Сердце защемило под утро, но прежде, чем заставить себя проснуться, я все же досмотрел сон. Папа, который умер 21 год, 5 месяцев и 23 дня назад, в нем был живой и в своем родном Батуми на бульваре пил кофе с легендарным аджарским фотокором дядей Колей Анастасиади. «Наверное, теперь они встретились ТАМ», - подумал я и проснулся.

Мама моя преподавала в Батуми, в пединституте, заочникам и, попадая с ней в этот город как минимум четырежды в год, я мог считать себя почти батумцем. Утром мама собиралась в институт, а я с друзьями на море.

Из друзей сейчас в Батуми остался только Армен. Знаете, Батуми – интернациональный город, в этом его прелесть. Вот эта семья Табакян – часть этой прелести, этого черноморского города вечного мира и всеобщего позитива, созданного грузинами, русскими, украинцами, евреями, армянами, греками и так далее.

Батумские армяне – они, кстати, не такие, как в Тбилиси или в Ереване, они другие. Дело в том, что в Батуми вообще все люди немножко другие, они заварены крепким черным кофе «по-турецки», настоянном на смеси  противных местных дождей и морского воздуха. Настоящие батумцы, кстати, вовсе не обязательно что хорошие пловцы, зато в жилах каждого из них обязательно течет добрый черный кофе. Ну потому, что день не день, если батумец утром (а потом еще много-много) раз не выпьет кофе из джезвы, разогретой на песке. Чашечку надо переворачивать, чтобы потом погадать на кофейной гуще.

Когда я вернулся в Батуми после долгого отсутствия, уже взрослым, с супругой и дочкой, мама Армена тетя Валя, завидев меня со своего привычного поста в окошке второго этажа дворика на Благоевградской, воскликнула так, как будто только накануне мы простились, как будто я еще не доплыл, как до буйка, из детства во взрослую жизнь: «Мишенька! Ну поднимайтесь же! Будем обедать! Как давно тебя не было видно!».

И поднимаясь по крутой жестяной лесенке наверх к Табакян, разгоняя по пути ленивых, сытых батумских кошек, я думал, как же это хорошо, что иногда еще можно возвращаться туда, где ты в почти пятьдесят «Мишенька».

…Дядя Коля Анастасиади с неизменным потертым кожаным кофром на плече, от чего он всегда сутулился, но без фотоаппарата из дома не выходил, встречал нас на вокзале, с папой ли мы приезжали или только с мамой. Всякий возвращающийся в Батуми открывает обязательную программу приветствий вопросом: «Ну, где же сейчас самые вкусные аджарские хачапури?» Каждый год дядя Коля Анастасиади называл новые адреса, и мы мчались скорее проглотить выпеченный кусочек Аджарии с сыром.

Это были самые вкусные хачапури в мире, а еще мы называли их на греческий, кажется, манер: пенерли. И самые лучшие они не потому, что у аджарских кулинаров есть особые рецепты, а потому, что отрывая кусочек корочки, ты погружал его вовсе не в расплавленный сыр с маслом и яйцом, а в саму суть детства.

Папы больше нет. И дяди Коли Анастасиади, которого почитала и любила вся Аджария, тоже нет. И мама живет далеко, в Израиле, дай Бог ей здоровья.   

…На этот раз Армен сказал: «Самые вкусные хачапури напротив морского вокзала, у дяди Артюша». И мы, конечно же,  сразу пошли к дяде Артюшу, не сочтите за рекламу.  Умяли хачапури. Но все же… Все же раньше пенерли были вкуснее.  Потому что «раньше» они были не просто объедением, они были символом безмятежного счастья – семья в сборе, отпуск, море, футбол. Ну и что, что тогда кафе и ресторанов было меньше, ну и что, что надо было выстоять очередь за аджарскими хачапури, а сегодня всяких таких заведений – паровоз и тележка, нет, вернее будет сказать, раз мы у моря, пароход и маленькая лодочка… в детстве они были слаще, даже если их подавали пересоленными.

Дядя Коля Анастасиади работал фотокором ТАСС, а еще служил в «Советской Аджарии». В этой газете на каникулах перед выпускным 10-м классом я опубликовал фото: в порту Батуми красавец туристический лайнер весь в белом. По фотожурналисткой традиции того времени угол снимка украшала пальмовая ветвь. Эта публикация стала моей пальмовой ветвью.  Я счастливо разворачивал газету перед знакомыми и не очень, рассказывая что это я вот, этот самый «М.Вигнанский» - автор фото. И так же счастливо был громок – чтобы все слышали – в душной кабинке телефонного переговорного пункт рядом с Пионерским парком, когда звонил в тот день в Тбилиси, радуя папу, что его сын поддержал традицию и не только беспечно прожигает каникулы, а опубликовался в таком солидном издании.

Этого переговорного пункта давно уже нет, кому он нужен в наш век, и парк, конечно, называется не Пионерским, но когда я прохожу рядышком, рука сама тянется к карману, как будто надо на всякий случай пересчитать, сколько у меня там пятнадцатикопеечных, чтобы поговорить с Тбилиси. Папин рабочий номер в Грузинформе я помню и сейчас – 995987. Это же не цифры, это код к тому, от чего по утрам щемит сердце.

На маминых лекциях, куда я любил забредать, тоже было не скучно. Особенно когда мама Роза рассказывала заочникам про жаргоны. Многие студенты были старше своего лектора, и они особенно почитали такие спецкурсы, потому что служили в милиции и разговаривали с блатными на соответствующем наречии. Еще я помню, как один студент, непробиваемый двоечник, написал маме письмо с признанием в любви. Не зачлось. Мама вернула, привычно исправив ошибки своей красной лекторской ручкой.  В письме была такая фраза: «Я не такой дебЕл, как вы думаете!». Мы смеялись, и Ленин, выложенный из лампочек на горе у города (лампочки Ильича Аджария вернула вождю революции таким вот образом) подмигивал нам. Ленина включали в прямом смысле слова, как темнело, чтобы все гуляющие по бульвару его видели. Такой вот Ленин с горы.

Папа родился в Батуми на углу улиц Тельмана и Ленина, и я не знаю, как сейчас они называются. Какая разница! Я смотрю на этот двухэтажный кирпичный дом, там сейчас живут другие, но я вижу на балконе себя, скажем, 14 лет, пристально изучающего вечернее батумское небо, чтобы вычислить программу на завтра: море и футбол, или все же будет дождь? Лето тогда было бесконечным. Это сейчас оно сжалось до календарных трех месяцев.

А папин папа был работником типографии, а потом – знатным аджарским революционером, а потом уже каким-то начальником, и папа рассказывал, что он из своего собственного детства запомнил чемоданчик с бельем и сухарями, который стоял всегда собранным в тридцатые годы: на всякий случай.

В 11-м классе папа стал чемпионом Аджарии по шахматам среди взрослых, но потом выбрал журналистику. Он в шахматах был кандидатом в мастера, а в журналистике и, главное, в жизни стал гроссмейстером. Мне его никогда не обыграть. Улицы в Батуми, кстати, расположены в шахматном порядке. Я брожу по ним, здесь сегодня небывало много туристов и миллионы новостроек, но у меня свои маршруты -  в прошлое. Там мой кинотеатр «Пионер», мои пенерли, мои магнолии на старом бульваре. Там сердце щемит иначе. Я люблю это чувство – легкой грусти. Ну вот, тебе скоро 50, а ты еще мечтаешь, что папа может и не умер, а мама читает лекции в аудитории на первом этаже института в Батуми… Надо только подпрыгнуть и заглянуть в окошко этой аудитории. И все увидеть.

Все возможно.

Михаил Вигнанский - журналист. Живет и работает в Тбилиси.

Высказанные в колонке мысли принадлежат автору и могут не совпадать с точкой зрения Медиамакс.