С Вовой Саришвили мы играли поочередно в шахматы и в домино. Условия были такими. Партия в шахматы - победителю один кабаб. Партия в домино - победителю десять хинкали. Вова все аккуратно, в столбик записывал в блокнот, чтобы, когда настанет момент расчета (мы оба облизывались в предвкушении), вычесть из кабабов хинкали (или наоборот) и честь по чести отпраздновать итог этого марафона.

То есть у нас, образно говоря, были свои биткоины. Хинкоины или кабкоины, кому как угодно.

Год, другой, мы никак не находили время на то, чтобы отпраздновать. Впрочем, если честно, мы и не торопились завершать этот марафон. Предвкушение трапезы (как и любого наслаждения) чаще всего ярче, чем сам праздник. Особенно когда тебе "за"...

В шахматы Вова, безусловно, играл лучше. Журналист, поэт, переводчик, он так виртуозно раскладывал свои черно-белые сонеты, что я и не замечал, как мой король оказывался в плену его рифм. Если же я начинал сопротивляться больше обычного, Вова нервно пощелкивал длинными, ухоженными пальцами, теребил мочку... ну что там еще делают шахматисты, когда проигрывают?

Я должен признаться. Не каминг-аут, конечно, но я должен. У меня был запрещенный прием. Вова страшно боялся... пупка. Не своего, а вообще. Он даже от слова "пупок" вздрагивал и начинал бегать, дрыгая длинными ногами, на которых неизвестно как удерживался большущий живот, по своей однокомнатной квартире, до высоких потолков, до самого сололакского неба забитой книгами. Такая вот у него была пупочная фобия, неизвестная науке. Он рассказывал, что, принимая душ, прокладывает мочалкой мыльный путь так, чтобы пупок оставался максимально далеко.

И вот если было ну очень обидно проиграть партию, я, негодник этакий, спрашивал: "Вова, кстати, а как там поживает твой...". Никогда не договаривалась эта фраза до конца. "Ты друг? Нет, ты не друг! Замолчи! Замолчи немедленно!", - далее признанный гроссмейстер русского языка и литературы сыпал такими словами, что я оставлю их за скобками джентльменского шахматного поединка.

В домино играл лучше я. Но и тут была закавыка. Если я понимал, что "марсом" мне не выиграть, расслаблялся и тоже мог уступить, казалось бы, уже обретенные - в уме - хинкали.

Вова так и заносил в блокнот, когда прощались: "Кабаб пишем, хинкали - десять, а ведь могло быть двадцать - в уме". Я уходил на очередную пресс-конференцию, благо от его дома до правительственного квартала было как ходом конем, буквой "г", удобно выскочить на диспозицию, а он возвращался к Байрону и Эдгару По...

Так мы и не сочлись своей валютой. Вова умер. Взял вот так и поступил с нами, король поэзии, ферзь перевода и пешка бытовой жизни, который не мог отличить отвертку от молотка (я это могу, но не более того, но сейчас о другом).

... Я люблю гулять по вечерам, отдыхая от компьютера. Долго и далеко не получается - прихрамываю. Это фортель же! Всю жизнь играл в футбол, не пил, не курил, а сустав все равно надо менять. Но сейчас и не об этом тоже. Про футбол, про нашу команду 10-го "Б", я расскажу в следующий раз. Про то, что когда в нападении играют Гуга и Христик, в полузащите Рамаз и Дима, а в обороне - ваш покорный слуга, то и вратарь не нужен. Ну, то есть все равно кто там постоит. Даже Насар (Дато Насаридзе) мог. Это он потом уже не мог, когда после школы поступил на артиллериста и потом попал а Афганистан и подорвался на мине, а мы с Гугой летали к нему проведать в госпиталь в Ташкент, а самолет по непогоде приземлился в Самарканде... Стоп, это другая история, это потом.

Так вот, каждый вечер, когда я прогуливаюсь, то вижу, как в садике у метро "Политех" в своем самодельном клубе пенсионеры самозабвенно играют в шахматы. И тогда я думаю, что Вова умер в 55, а если бы прожил еще десять лет и тоже стал бы пенсионером, то был бы в этом клубе Фишером, Каспаровым, Карповым и Талем сразу. 

Но ничего не поделать, жизнь очень часто ставит нам мат, даже не объявив шах.

Михаил Вигнанский - журналист. Живет и работает в Тбилиси.

Высказанные в колонке мысли принадлежат автору и могут не совпадать с точкой зрения Медиамакс.