Я так боялась этой женщины. Она была очень грузная и "мордастая". Лицо у нее было покрыто белой краской, брови были нарисованы черным карандашом, а вокруг глаз всегда была размазана тушь комками. А волосы у нее были неестественно желтые. Как-то я шла "вприпрыжку махая сумку с нотами", а она окликнула меня, неожиданно по-русски: "Девочка, ты не видела, там в коопторге зелень была?" Я конечно не видела зелени в коопторге, просто потому что мне было лет 6 или 7 и ни на какие фрукты-овощи в магазинах я, конечно, не смотрела. На лице женщины читалось "вот бестолковая девчонка", но тут откуда-то возник мой папа. Кивнул женщине головой, и почему-то очень быстро повел меня домой.

- Что она тебе говорила?
- Спрашивала была ли в коопторге зелень.
- И все?
- Все. Пап, а кто она?
- Галя. Соседка.

Папа очевидным образом закрыл тему женщины по имени Галя. И было ясно, что с Галей связана какая-то тайна - неприятная. Потом мне показали ее сына. "Он первый хулиган в школе", - сказал мне двоюродный брат, и на некоторое время я была удовлетворена. Неприятная тайна казалось раскрытой: у Гали сын хулиган, потому от нее все стараются держаться подальше.

Много позже я узнала правду. Галя была проституткой, работала на Эчмиадзинской трассе, у нее было трое сыновей, как шипели соседи, "неизвестно от кого". К середине же девяностых оказалось, что проститутка Галя с нарисованными бровями умудрилась выслать всех своих троих сыновей в Россию, дать им высшее образование, поставить на ноги и в разгар блокады уехать из нашего маленького истерзанного города. "Молодец, Галя", - тон соседского шепота сменился на уважительный. Сыновей-то на ноги поставила - одна.

...Папа говорит, что эти странные люди вселились в старые дома на нашей улице в начале восьмидесятых, когда старожилы получили квартиры в новостройках на окраинах. Эти люди были настолько непонятны, что вызывали интерес - я пыталась понять, кто они и кем работают. Но в 8 лет обычно не знаешь, что можно работать проституткой или сбывать запчасти от угнанных машин. Тема аморалки на нашей сонной улице стала раскрываться, когда я слегка подросла. Добропорядочные домохозяйки всегда с удовольствием судачили о влиятельных любовниках Асмик, о том, сколько берет за сеанс на Эчмиадзинском шоссе Галя и о том, что Зина, жена Серожа, на самом деле с ним - о ужас! - не расписана.

Редкие же контакты с этими непонятными людьми взрывали мне мозг. Так, однажды, Зина постучала к нам домой.

- Здравствуй, детка, я продаю свинную говядину (хози гавядин), мама не захочет взять?

Я, конечно, опять проявила себя как полная бестолочь. Потому что не могла представить, мясо какого животного продает Зина. "Мама, там приходила эта женщина из дома напротив, продавала говяжью свинину..." Родители рыдали. Оказывается, некоторые люди в Армении гавядином называют тушенку. И соответственно, гавядин бывает свинной (хози) и говяжий (тавари). А еще я часто слышала, как Зина воспитывает свою собачку, маленькую крикливую дворняжку по имени Леди: "Леди, Леди, эн ов а, тес, эн ов а? Писон а? Де аса "пииии-со", аса!" (Леди, Леди, смотри кто это, это же киса! ну скажи же "киииии-саааааа"). Просто удивительно, что Леди все же не заговорила, ведь Зоя была так настойчива в дрессуре.

Незабываемые фрики моего детства. Непонятные, но в основном нестрашные. Сын тети Лены Агасик родился с какой-то врожденной травмой и сильно отставал в развитии. До определенного возраста он был очень добрый. Я помню, как он приходил к нам смотреть фильм "В поисках капитана Гранта" - потому что у них не было цветного телевизора, а в фильме было много моря. Он застывал перед телевизором и сопел. Потом мне кто-то сказал, что ему уже 20 лет, и я не поверила. Он никак не мог быть на 10 лет старше меня, он же глупый какой-то. Через несколько лет Агасик стал агрессивным и опасным, потом их семья переехала. Но до сих пор когда я слышу не очень распространенное армянское имя "Агаси", я вспоминаю, как он замирал перед телевизором при виде "Дункана", плывущего по бескрайнему синему морю.

А еще на нашей маленькой улочке в центре города прямо на моих глазах развивался настоящий красивый роман. В доме напротив жила девушка Анна. Она уже была взрослая, в десятом классе, форсила в вареной джинсе и малиновых лосинах (88 год, вы же помните весь этот ужас ужасный). И в нее был влюблен одноклассник. Одноклассник был из семьи какого-то важного начальника, он танцевал брейк и звали его элегантно, Эрик. Я помню их шепот под окном майскими вечерами  - иди домой, пора уже... ну подожди еще пять минут. Они заканчивали школу, и как сообщали мне мои источники из той же школы, Эрик должен был уехать в Москву, поступать в институт, а Анна ему не пара и родители не разрешают ему с ней встречаться. Я точно не знаю, что было дальше. Эрик исчез. В годы блокады исчезла и Анна, их семья, как и многие, спасалась от керосинового чада и хлебных карточек где-то далеко. Потом со старой улицы исчезла я. А спустя годы злые языки мне рассказали, что Анна с сестрой вернулись и устроили в старом доме бордель. Язык был очень злой и всегда отличался любовью к преувеличениям чужой аморалки, потому я ему не поверила.

... Старые дома на нашей улице уже почти все снесли. Я не хожу туда. Я хочу сохранить в памяти ту пыльную улочку, с подорожниками, растущими из щелей старых стен. Где на углу жил фотограф, который выбил на стене своего дома пальму и пляж, раскрасил эту картинку масляной краской и предлагал клиентам фотографироваться на фоне такого импровизированного Сочи. Где аморалка была смешной, сумасшедшие были нестрашными, а страшно стало только тогда, когда в полуподвал соседнего двора вселились мать и сын, беженцы из Баку, и через некоторое время мы узнали, что они голодают. И, отливая им в кастрюльку суп, мама плакала - потому что война, потому что блокада и потому что люди голодают. Наш блокадный рацион был незатейлив, каша из топора и суп из веника, но у соседей не было и этого.

Анна Симонян родилась и выросла в Ереване, долгие годы работала в сфере медиа.
Живет и работает в Канаде.

Высказанные в колонке мысли принадлежат автору и могут не совпадать с точкой зрения Медиамакс.