У нее было круглое лицо и брови дугой. И косичка. Еще она была высокая и плечистая. И очень добрая и милая. Такая добрая и милая, что ученики ее звали Анушик Грачиковна, а не как положено - Ануш Грачьевна. Уменьшительная ласкательность просилась на язык сама собой - Анушик все любили. Добрая, веселая, смешливая, невредная, молодая и в варенке - в восьмидесятые этого было достаточно.

Анушик стала преподавать у нас историю, когда я была в шестом классе и только-только сделала свое маленькое открытие: оказывается, некоторые предметы и некоторых учителей интересно слушать. Это в первую очередь касалось математики, но круглолицая Анушик в варенке влезла в душу со своей историей довольно бесцеремонно - она постоянно задавала вопросы на “подумать”, и думанье оказалось довольно интересным занятием. Так я стала слушать и историю тоже. С Анушик вообще было весело: с ней можно было болтать на переменах, Анушик замечала, кто в кого влюблен в классе и с удовольствием об этом судачила. Анушик была наша.

И весь класс считал, что нам крупно повезло, потому что второй историчкой в школе была Смерть. И никто никогда не называл ее по имени. Эта была женщина сильно в возрасте с вечно поджатыми губами, с прической как у герцога де Маликорна из "Города мастеров". Она никогда не улыбалась, никогда не повышала голос, и, по слухам, свирепствовала люто. И по такому "несерьезному" предмету, как история, всегда было меньше всех пятерок и больше всего двоек. Она всегда держала спину так прямо, что, казалось, позвоночник у нее сделан из цельного куска несгибаемой арматуры. И когда я читала романы про суровых надзирательниц из дореволюционных гимназий, я их всех представляла похожими на Смерть - несгибаемыми, с каменными лицами, в немарких костюмах и с отложным белым воротничком.

Смерть стала нашей историчкой через год. И пары по истории быстренько усеяли классный журнал. Все стонали, потому что параграфы истории заучивались наизусть, до запятых, а Смерть перебивала через два предложения и стальным голосом говорила: "Мне не нужна зубрежка, мне нужно понимание. Садись, два".  И мне было немного совестно признаваться, что Смерть мне нравилась даже больше, чем Анушик. Смерть задавала вдвое больше вопросов на подумать, чем Анушик, Смерть представляла исторические события не просто в хронологической последовательности, а выявляла логику их развития, и следить за ее мыслью было так же увлекательно, как читать детективный роман.

Смерть ставила мне пятерки, но никогда и никак не проявляла никакого расположения. Наше общение сводилось к сухому кивку в коридоре на переменах, вопросам и ответам на уроках. У Смерти не могло быть любимчиков. Однажды Ашот, наш главный клоун, умудрился вызвать у нее подобие улыбки, и об этом галдела вся школа целый месяц. Но это был один-единственный раз.

Когда кто-то мне сказал, что Анушик - дочь Смерти, я лишилась дара речи. И поверила только потому, что уж очень хорошо обе преподавали свою историю. И уж очень интересно было их слушать - обеих, но все-таки Смерть была интереснее.

... Через несколько лет после школы я столкнулась со Смертью на улице. "Здравствуйте, Валентина Семеновна", - гаркнула я и привычно вытянулась в струнку. "Боже, Аннушка",  - Смерть засияла и чмокнула меня в щеку.  - Ну как ты, где ты, рассказывай...  Мы проболтали с Валентиной Семеновной наверно минут сорок. И я, конечно, спросила, как Анушик Грачиковна, узнала, что та с мужем и ребенком перебралась в Москву.

- Я так скучаю, если бы ты знала,  - качала головой моя старенькая учительница, и была совсем не похожа ни на герцога де Маликорна, ни на Смерть, ни на надзирательницу старорежимной гимназии...

Анна Симонян родилась и выросла в Ереване, долгие годы работала в сфере медиа. Живет и работает в Канаде.

Высказанные в колонке мысли принадлежат автору и могут не совпадать с точкой зрения Медиамакс.