Медиамакс представляет вниманию читателей роман Джека Ашьяна «Мамикон», переведенный с английского языка на русский Арташесом Эмином в 2012 году. Роман публикуется с продолжениями в русской секции нашего сайта по субботам.

Части I-X читайте по этой ссылке.

13. ВОЗМЕЩЕНИЕ

Али перепрыгивал вниз через две ступеньки, демонстрируя прыть, которую большинство сочли бы нехарактерной для человека его обезьяноподобной комплекции. Выбежав на улицу, он стал жадно глотать прохладный воздух после затхлого мрака комнаты Энвера.

Возвращаясь к себе в альков в подвале импортной компании, он предвкушал смыть там с себя лёгкую плёнку пота. Ему нравился этот запах, который напоминал о последнем одолении Энвера. За время зимы у них устоялась еженедельная рутина взаимных одолжений, где их роли в сексе чередовались сообразно прихотям. Вначале Али пришлось заманивать Энвера в этот расклад, но теперь в роли просителя и убеждающего выступал сам Энвер, и Али нравилось играть роль колеблющегося. Теперь он мог диктовать ход действий. Получив облегчение от Энвера, он между делом сбросил его без малейшей попытки удовлетворить партнёра. Вообще-то он мог бы это сделать, но ему хотелось сберечь силы для завтрашней интрижки. Во второй половине дня секретарша Таллала собиралась зайти в офис, а по воскресеньям всё здание пустовало. Али облизывал губы, думая о Мирвет. На прошлой неделе он пустил пробный шар, легонько хлопнув её по заднице, на что она ответила улыбкой. Если это не было призывом, значит, Али ничего не понимал в женских сигналах.

В десяти шагах от кофейни на Тремонт стрит у Али полезли глаза на лоб. Вот он, тот верзила, армянская мразь, вышел из кофейни и стал на улице. Он посмотрел в сторону Али, потом повернулся и зашагал в том же направлении, что Али. Теперь он был на шесть шагов впереди Али, направляясь в центр.

У Али перехватило дух – не от страха, а от выброса адреналина. Он объявлял всем и вся, что в ту ночь смог бы убрать армянина и в одиночку, без надобности в десяти амбалах. Его остановили лишь выстрелы капитана.

Теперь представлялся подходящий случай. Этим он завоюет расположение Таллал бея, вне всякого сомнения. Он воровато вынул восьмидюймовый кинжал, который всегда носил в пристёгнутых к поясу ножнах. Именно из-за кинжала он носил пояс вместо общепринятых подтяжек.

На улице было темно и безлюдно. Али сел на хвост мужчины, который шёл спереди размеренным шагом, и присмотрел переулок по ходу движения. Когда фигура оказалась в двух шагах от переулка, Али поддал ходу, нагнал и схватил ничего не подозревающего мужчину за предплечье и задвинул его в переулок. Пока человек невольно проворачивался, кинжал Али пронзил ему сердце. Убийца и жертва не проронили ни звука.

Посмотрев на тело, Али огляделся по сторонам, отпихнул фетровую шляпу мертвеца вглубь переулка, вытер окровавленный кинжал о его пальто и неторопливо удалился.

14. БЕЗ СЕМЬИ

Полиция постучалась к Мамикону около полуночи. Придя вечером домой, Мамикон ничего не сказал Гюзель о том, что виделся с Арамом. Двое в синей форме попросили Мамикона пройти с ними, чтобы ответить на некоторые вопросы. Нет, они не могут сообщить, о чём речь, но ему не следует мешкать. Его отвезли в полицейское управление на Беркли стрит, оставив напуганную Гюзель дома.

В участке на скамейке у стены сидел Коко. Мамикона подвели прямо к столу, и дежурный сержант вызвал кого-то. Из дверей вышел человек в костюме и оглядел подвергнутого приводу.

Обратившись к Коко, человек в штатском спросил, он ли это. Коко кивнул и был отпущен. Уходя, он робко помахал рукой Мамикону.

Мамикону сообщили, что человек, в котором Коко признал его брата, найден мёртвым в переулке возле кофейни.

Полиция не сомневалась, что это не ограбление. При Араме нашли четыреста долларов, большую часть в сложенной пачке купюр. Проверяя окрестности, вызвали Коко, который немедля опознал тело, назвав брата Мамикона. Поскольку Арам покинул заведение через несколько минут после брата, у полиции возникли вопросы. Они отвезли Мамикона в морг для опознания.

- Это мой брат.
- Что он здесь делал? По документам он из Детройта.
- Приехал к меня видеть. Он нужен деньги. Я дал всё имею.
- Сколько ему лет?
- Двадцать шесть до конец года.
- У него есть семья?
- Нет, я последний из семья.
- Вы вроде не очень горюете по брату, мистер.
- Что…?
- Вы причастны к этому? - Детективу не понравилась безучастность, сквозившая в реакции Мамикона на смерть брата.
- Что?
- Вы меня слышали.
- Я думать, что вы наверно думать я убил брата.
- Да, что-то в этом роде.
- Цивилизованный человек не убивать брата. Турки могут, но не цивилизованный люди.
- Что за околёсицу вы несёте… при чём здесь турки?
- Ничего, но не говори я убил брата. Я любил брата.
- Вы паршиво это выражаете, мистер.
- Мужчина не выражать чувства.
- Слушайте, по мне так вы чересчур холодны и отстранённы. Вы враждовали?
- Нет.
- Знаете, кто убил брата?
- Нет.
- Знаете, почему его убили?
- …Нет.
- Вы колебались. Почему?
- Если я знал, почему, значит знал и кто.
- У него здесь была подружка?
- Это первый раз он в Бостон.
- Я не об этом спрашивал. У него здесь есть девушка?
- Не знаю. Думаю, нет.
- У вас есть девушка?
- Я женатый.
- Ваш брат знал вашу жену?
- Он не знает, что я женат. Я сегодня его первый раз видел в шесть лет.
- Вы уж точно не производите на меня впечатления убитого горем.

Мамикон ответил тихим голосом, в котором детектив уловил новые нотки: - Я теперь последний из семь братьев. Турки убил пять на родине. Я давно кончил плакать. Арам понимает. Он теперь смеётся из-за глупый вопросы я должен отвечать.

Детектив прикусил нижнюю губу, подумал пару секунд, пожал плечами и проводил Мамикона в участок – взять данные перед тем как отвезти домой.

Заверив Гюзель, что всё в порядке, Мамикон рассказал ей об убийстве Арама.

- Кто бы мог такое сделать, раз это не ограбление?
- Я знаю, но у меня нет доказательств.
- Знаешь? Ты сказал в полиции?
- Я кое-что знаю, женщина, но для полиции этого недостаточно.
- Пожалуйста, скажи мне.

Подумав над ответом, Мамикон решил, что раз у него нет достоверных фактов, то и затрагивать тему турок перед женой не имело смысла. Ей это могло не понравиться – было третье мая, и до родов оставалось восемь недель. Ей был нужен покой.

Вместо ответа он обнял её и долго не отпускал. Мамикон не мог открыть ей, что на самом деле терзало его, да так, что хотелось побыть одному и дать волю чувствам. Его последние слова с Арамом не были добрыми. Он оставил своего брата, не думая, что видит его в последний раз. Если бы можно было снова обнять его… если бы… Из сыновей Макароса из Йозгат Дага остался он один.

15. НАКОНЕЦ

Таллал бею пришлось дожидаться радостной вести до второй половины воскресенья. Али должен был сначала встретиться в офисе с его секретаршей и получить номер его домашнего телефона. Вначале Таллалу было трудно в это поверить. С сентября 1915-го до седьмого мая 1921-го прошло очень много времени, чтобы избавиться от немезиды, она дорого ему обошлась, чуть не отняв жизнь. Сидя в кресле в курительной комнате, где он обычно занимался чтением, Таллал проникся к себе жалостью. У него не было близких, чтобы поделиться триумфом. Стало быть, Мамикон мёртв. Чтобы он медленно жарился на адских огнях. Пожалуй, теперь можно жить, не оглядываясь– это уже стало почти рефлексом, приобретённым с тех пор, как он, потеряв голову, предал Йозгат Даг мечу.

Следует как-то особо наградить Али. Так значит, он провёл вечер в комнате Энвера. Таллалу догадался, чем эти двое там занимались. Какая пошлость! Плоским, невыразительным голосом Али доложил о произошедшем. Хорошо, что Али всегда носил с собой клинок для заклания свиней – устрашающего вида кинжал, оказавшийся кстати при встрече с Мамиконом.

Нет, заверил его Али, это точно был он. Вы ведь помните, Али его и раньше видел. Ну, в той драке, когда они пытались убрать его с помощью бейсбольных бит и оконных грузил. Да, это был тот же верзила говноед, разодевшийся для вечера, и да, когда он вонзил в его сердце нож, то мог даже поцеловать, до того был близок к нему. Никаких сомнений, эффенди, это был Мамикон.

И вот – ему не с кем поделиться радостью. На родине он был обесчещен, а в новый мир прибыл почти калекой, всё из-за этого армянина. Он не мог позволить себе физической нагрузки, сразу начинал задыхаться с одним лёгким. Он редко снимал рубашку в присутствии женщины, и то – если был уверен в полной темноте. Он стыдился плохо залатанной, бугорчатой левой руки. Эту руку видела лишь одна женщина – Мирвет, его секретарша. За прошедшие годы она стала его хоть и не единственной, но постоянной сожительницей. Разнообразие Таллал почитал за приправу своей жизни и без труда находил охочих спутниц – провести уикенд у него дома в Пибоди, бывшей ферме, ставшей усадьбой в малолюдном пригороде.

Интересно, когда же правительство, как и обещало, учредит консульство в Бостоне и поставит конец этому маскараду с экспортно-импортной компанией? Разумеется, правительство Соединённых Штатов было осведомлено о том, что происходило, но предпочитало закрывать глаза. А почему бы и нет? Соединённые Штаты не объявили войну Турции одновременно с Германией, принимая во внимание обилие американских миссионеров, расплодившихся по всей Турции. У американцев в стране было повязано порядка двадцати миллионов долларов. Соответственно, они определённо не задумывали военное вмешательство в Турции. Пускай себе живут, а отношения можно разорвать позже, когда англичане и французы станут задавать нелицеприятные вопросы о нейтралитете по отношению к врагу Антанты.

Ему было почти тридцать четыре – пора уже делать что-то с жизнью. Он был не из тех, кто женится, но, может, удастся уговорить Мирвет пожить с ним? У него не было соседей, и судачить по этому поводу было бы некому, а в офисе всё и так было под контролем – порицаний за прегрешения ждать было неоткуда. А что, стоило об этом подумать. Она могла бы заниматься домашними делами, готовить и утолять похоть, когда других не окажется под рукой. К тому же, всегда можно её выгнать, если что-то не выгорит.

16. ПРИЗРАК

Али был на верху блаженства – он стал любимчиком, видным человеком в Евфратской экспортно-импортной компании, удостоившимся милостей управляющего – милостей, которые включали пользование одним из автомобилей компании. У него всё ещё текли слюнки из уголков рта, в основном из-за мерзкой привычки жевать египетский табачный лист. Несмотря на этот изъян, он приобрёл новый статус среди работников компании ввиду очевидного расположения Таллал бея. Теперь у него был свой небольшой кабинет на первом этаже, хотя обязанностей особых не существовало – основная заключалась в сопровождении управляющего всюду, куда бы тот не поехал. Энвера чуть удар не хватил, когда сначала ликующий Али, а затем Таллал бей сообщили ему, что всё кончено – Али позаботился о Мамиконе. Энвера откомандировали на пост прослушки в Пибоди.

Али пришлось помалкивать о причине столь внезапной к себе благосклонности, хоть он и позволял смутные намёки, при которых поднимал брови и поглаживал рукоятку своего кинжала, дабы дать понять, что это было делом меча и отваги. Он и выглядел соответственно - крепко сбитая фигура борца, пролысина несмотря на молодые годы и присущая атлетам подвижность. Его основные побуждения сводились к поеданию гор баранины с пловом, раздеванию и обслуживанию женщин всякого возраста и комплекции и эпизодическим однополым отношениям для поддержания тонуса. Своё видение жизни он проживал по полной.

Последней страстью Али стали разъезды по городу в двухдверном купе всякий раз, когда Таллал не нуждался в его услугах. Он забирался в районы, где раньше не бывал ни разу и о существовании которых даже не подозревал. Не будучи ценителем архитектурных и ландшафтных красот, он упивался зеленью пригородов и волнительной поступью одетых по-западному женщин, чуть не ставшей причиной множества злосчастий на дороге. Али всё ещё были в диковинку как буйная зелень, так и подчёркнутые женские прелести – ведь, там, откуда он был родом, растительность в основном была чахлой и тусклой, а женщины были упакованы в бесформенные шаровары и чадру.

Раньше он не ездил на север вдоль побережья и решил, что было бы неплохо посмотреть эти места в разгар весны, к тому же погода была на редкость удачной. Он поехал через Феньюл Холл вниз по Атлантик авеню, чтобы переправиться по мосту Чарльстаун.

Английским Али владел плохо, но не настолько, чтобы не различить вроде как знакомое слово, выведенное над кабиной грузовика, задом припаркованного у рыбных рядов на Атлантик авеню – МАМИКОН. Было десять часов утра. Али проехал два квартала, прежде чем притормозить в раздумье у обочины. Тот, кого он убил, был водителем грузовика, и было бы немыслимым совпадением, если бы в городе существовало два перевозчика с таким редким именем. Скорей всего, его дело перешло к кому-то ещё, заключил Али. И так как он не был лишён воображения и любознательности, то вышел из машины и пошёл обратно – посмотреть, кто нынче распоряжался грузовиком Мамикона.

Али без труда это определил. Это был громадный мужчина с пышными усами и орлиным носом… КЛЯНУСЬ БОРОДОЙ ПРОРОКА… ЭТО ТОТ, КОГО Я УБИЛ… или его призрак! Аман, аман! Что же происходит? Али остолбенел, в шоке уставившись на привидение. К счастью для него, предмет его внимания был слишком занят, чтобы заметить Али, иначе его увлечённость несомненно удостоилось бы соответствующей реакции.

Придя наконец в себя, Али вернулся к машине с расстроенным самообладанием и перебитым ходом мыслей. Так кого же он убил? Это и вправду привидение – или, может его брат? Возможно ли, что той ночью он его всё-таки не прикончил?

АХ, ДЕРЬМО СВИНЯЧЬЕ – ТОТ, КОГО ОН УБИЛ, БЫЛ БЕЗ УСОВ! АМАН! Что я скажу Таллал бею! Он точно меня убьёт. Что я скажу Таллал бею? Нельзя ему говорить! Не буду ему говорить. Я всё потеряю…Вот поиздевается надо мной Энвер.

От мысли об Энвере Али кое-что вспомнил и сразу успокоился. Ведь когда они с Энвером упустили Мамикона при слежке, они целых две недели не докладывали Таллалу об этом. Хорошо. Не всё ещё потеряно. Пока никто не узнал о его промахе, он его исправит. И никто ни о чём не догадается. Надо незамедлительно этим заняться.
Али и думать забыл о видах Северного побережья. Весь остаток дня он сконцентрировал внимание на слежке за грузовиком Мамикона, чтобы понять, как лучше стереть его с лица земли, раз и навсегда.

17. РАЗРЕШЕНИЕ

- Если доктор Ярдюм не ошибся, через две недели у нас родится сын.
- На то воля Аллаха, Гюзель.
- Назовём его Месроп, сын Макароса, в честь твоего отца, как и договаривались.
- Да. А если будет девочка, назовём именем твоей матери – Джехан.

Она улыбнулась ему. Он настоял на этом, хотя она знала, что ему самому хотелось бы сохранить память о своей погибшей матери.

- Знаешь, ты не сможешь тут остаться, когда вечером придёт доктор.
- Я знаю. Я буду в коридоре и пришлю к тебе тикин Одабашьян.
- Забавно, муж мой – доктор говорит, что нужен ещё один, последний осмотр, чтобы удостовериться, что всё в порядке. Он сказал, что раз это у меня первые роды, надо исключить всякие неожиданности. Не знаю даже, что он имеет в виду. Я прекрасно себя чувствую.
- Я рад. Так он будет в семь?
- Да. У нас час до его прихода. Ужин готов. Давай поедим и почитаем газету до его прихода. Я с каждым днём все больше в ней понимаю.
- Я тоже. Учиться с тобой – одно удовольствие, жена моя.
- Ты мне тоже дорог, муж мой. - Красивые глаза Гюзель излучали тепло, её изящное тело стало немного неуклюжим от вида арбуза под платьем.

Подождав после ужина, пока она вымоет и уберёт посуду, Мамикон отвёл её в гостиную, взяв с собой газету. Включив верхний свет, он подошёл к своему креслу в эркере над улицей, чтобы соединить торшер. Им нужен был весь свет.

Мамикон повернулся спиной к окну, чтобы опуститься в кресло. Гюзель была в метре от него, неся небольшой поднос с чашечкой кофе и стаканом воды для мужчины в доме.

Как только Мамикон устроился на подушке, оконное стекло за ним разнеслось вдребезги.

На лице Гюзель, прямо под левой скулой, появилось отверстие. Она пошатнулась, уронив поднос содержимым на ковёр, и замертво упала спиной на пол, с пулей в мозгу.

Вскочив на ноги, Мамикон сделал два шага к её распростёртой фигуре, повернулся, сделал три шага к окну, затем, спотыкаясь, подошёл к бездыханному телу. Он опустился над ней на колени – не было видно ни капли крови.

Он не притронулся к ней, просто уставился в оцепенении с широко раскрытыми глазами, с беззвучно шевелящимися губами, пока громкий стук в дверь не вывел его из столбняка.

- ГЮЗЕЛЬ, - зарычал он, - ГЮЗЕЛЬ!

Его рык заставил стучавшего патрульного взломать дверь, за ним ворвались пять или шесть соседей. Первой была миссис Одабашьян, которая стала истерично кричать:

- Что ты наделал! Что ты наделал! Дикий, дикий человек! Я всё про тебя знаю!

Мамикон не вставал. Слёзы текли по его лицу. Быстро осмотревшись, патрульный вытолкнул всех в коридор, позвонил по телефону Одабашьянов и протолкнулся обратно в квартиру. Мамикон, выплакав всё слёзы, всё ещё был на коленях у тела Гюзель.

Прежде чем патрульный успел что-то сказать, в дверях раздался голос:

- Что здесь происходит? Что случилось с тикин Гюзель?

Это был доктор Ярдюм. Подбежав к Гюзель, он за плечи оттащил Мамикона, чтобы осмотреть тело. Приложив стетоскоп к животу и послушав, он вскочил на ноги.

- Офицер, позовите кого-нибудь из женщин! Ребёнок жив, и я его спасу. Давайте сюда простыни, живо!

Мамикона вытолкали с остальными, он был в шоке, ничего не понимая и не чувствуя. Успокоившуюся миссис Одабашьян призвали в помощницы доктору. Принеся из спальни простыни, патрульный не отходил от Мамикона. Хотя доктор об этом не просил, он распорядился, чтобы соседи вскипятили воду.

Мамикон стоял в коридоре, остолбенев. Прибыли двое полицейских в штатском. Один из них узнал Мамикона по делу об убийстве Арама. В ожидании, пока им дадут осмотреть место происшествия, он обратился к Мамикону.

- Толпа снаружи сообщила нам, что выстрел был произведён из припаркованного через улицу автомобиля. Что вам известно об этом?
- Э…
- Ну давай, говори…
- Э…
- На этот раз вам придётся говорить, мистер…

Его перебил плач миссис Одабашьян, которая вышла из квартиры с крошечным свёртком, в котором просматривалось крошечное лицо. Немного поколебавшись, она передала свёрток Мамикону, еле проговорив сквозь слёзы: - Это мальчик.

Фото: Иллюстрация: Наира Мурадян (специально для Медиамакс)

Фото: Иллюстрация: Наира Мурадян (специально для Медиамакс)