Интервью Медиамакс с главой российской посреднической миссии и полномочного представителя президента РФ по карабахскому урегулированию в 1992–1996 гг.

- Том де Ваал в своей книге «Черный сад» пишет: «проблема российского МИДа в 1992 году заключалась в том, что у него не было никакого опыта работы в республиках бывшего Советского Союза. В МИДе работало много специалистов по Франции и Вьетнаму, но не было никого, кто бы знал регион, совсем недавно переставший быть частью единого государства. Это было одной из причин, почему минобороны, имея тысячи сотрудников на Кавказе, сумело занять там лидирующие позиции». Насколько реальной была подобная проблема и насколько едины были подходы МИД и Минобороны РФ под руководством Павла Грачева в отношении конфликта?

- Отношения между МИД и Минобороны РФ действительно были непростыми. О миротворческих амбициях министра обороны Павла Грачева известно немало. Изначальный импульс этих амбиций был здравым, верным, но практическое исполнение заведомо обрекало его на неудачи, особенно из-за недооценки межведомственной согласованности действий. Грачев был самонадеян, ему льстила роль миротворца.

Одним из показательных примеров его самодеятельности было соглашение, заключенное в Сочи 19 сентября 1992 г. между министрами обороны Азербайджана и Армении. Оно предусматривало прекращение огня и мораторий на все виды военных действий на два месяца. Частично это заимствовало суть наших предложений, продвинутых Россией в Минской группе СБСЕ в начале августа 1992 г. Но Грачев пренебрег согласованием своего проекта с МИД РФ, что породило ряд нелепостей, лишило поддержки со стороны Украины, Белоруссии, Казахстана и Грузии и привело к срыву этого соглашения. Мне довелось накануне передавать Эльчибею в Баку послание президента России, но о том, что Грачев готовит встречу в Сочи, никто меня не информировал.

Позднее для сглаживания расхождений между двумя ведомствами я ставил адрес министра обороны первым среди адресатов в соглашении о прекращении огня, подписанного в мае 1994 г.

- Сегодня нередко связывают заключение перемирия с Бишкекским протоколом от 5 мая, забывая о том, в основу перемирия легло Заявление Совета глав государств СНГ от 15 апреля 1994 г., в котором содержались наиболее категоричные формулировки о необходимости прекращения боевых действий. Как стороны пришли к этому?

- Прекращение огня с 12 мая 1994 г. было достигнуто уже не по резолюциям Совбеза ООН, выполнение которых было сорвано сторонами. Нужен был новый документ с четкими установками. 15 апреля Совет глав государств СНГ по инициативе России принял в Москве важнейшее Заявление с четкой постановкой вопроса о прекращении огня как неотложной потребности урегулирования в Карабахе. К тому времени по Карабаху не было такого документа, принятого на высшем уровне, причем с прямым участием президентов Азербайджана и Армении и столь многостороннего. Высший форум Содружества подтвердил «триаду» самых неотложных требований – незамедлительное прекращение огня, всех военных действий и его надежное закрепление и поставил в зависимость от этого ликвидацию последствий противоборства. Совет вновь обратился к международному сообществу, СБСЕ и ООН с призывом оказать поддержку мерам Содружества для урегулирования конфликта. Жаль, что многие политологи и журналисты не знают о реальной роли этого документа.

А само соглашение о прекращении огня отличалось от предыдущих, прежде всего тем, что в нем не было никакого срока – оно тем самым было заключено как бессрочное. Кроме того, в соответствии с концепцией Москвы оно подписано не двумя, как ранее, а всеми тремя сторонами конфликта (не только Баку и Степанакертом, но и Ереваном).

- В своих выступлениях Вы отмечали, что «Бишкек был всего лишь вспомогательным звеном». В чем была важность Бишкека и в чем состояли его основные результаты?

- Встреча глав парламентов сторон конфликта в Бишкеке имела целью поддержать Заявление глав государств. В тот момент было важно перенастроить общественное мнение на перемирие, прекращение огня. Заранее, еще в Москве, мной был подготовлен проект документа – Бишкекского протокола. Вокруг этого проекта и развернулись упорные дискуссии и острые дебаты, в основном между азербайджанцами и карабахцами, длившиеся много часов 4 и 5 мая.

Само по себе предложение поддержать установки Заявления глав государств СНГ не вызвало дискуссий. Кроме того, суть нового документа состояла в призыве руководителей парламентов ко всем сторонам конфликта прекратить огонь к 9 мая – Дню Победы. Мы хотели использовать эту дату. Но по другим вопросам противоречия между сторонами не были преодолены.

Представлявший Армению Бабкен Араркцян и особенно представитель Карабаха Карен Бабурян, естественно, всячески отстаивали статус Нагорного Карабаха как стороны конфликта и участника встречи в Бишкеке. Афияддин Джалилов, заместитель спикера парламента Азербайджана, больше, чем армяне, ратовал за скорейшее прекращение огня, но настаивал на его увязке с незамедлительным выводом армянских войск с оккупированных территорий Азербайджана и возвращением туда беженцев. Однако бросалось в глаза, что Джалилов совсем не делает акцента на том, как добиться невозобновления военных действий – он явно уходил от идеи размещения нейтральных разъединительных сил, и был готов довольствоваться наблюдателями.

В конце дня 5 мая, после действительно изматывающих споров, Бишкекский протокол подписали руководители обеих армянских делегаций и все посредники. Единственным, кто отказался ставить свою подпись, был Афияддин Джалилов, который невнятно отговаривался, что документ не отвечает их интересам. Как оказалось, это был лишь предлог. Истинной причиной было участие в эти дни Гейдара Алиева в заседании Совета НАТО в Брюсселе и подписание им там рамочного документа программы «Партнерство во имя мира». Его поездка и речь в штаб-квартире НАТО, в которой в контексте конфликта ни Россия, ни СНГ ни разу не были упомянуты, уже были частью геополитической игры «в зигзаги», в которую втягивался лидер Азербайджана с подачи западных держав.

21 мая того года Алиев публично раскрыл, что заблаговременно блокировал подписание протокола, не дав Джалилову таких  полномочий. В Бишкеке мы об указаниях Алиева, естественно, не знали, и поэтому 7 мая я вылетел в Баку для выявления окончательной позиции Азербайджана в отношении Бишкекского документа.

- Как прошли Ваши переговоры в Баку?

- 8 мая в кабинете Гейдара Алиева состоялось совещание с высшим руководством Азербайджана, на котором присутствовал и я. Несмотря на первоначальный скепсис азербайджанцев относительно Бишкекского документа, вскоре наметился поворот к компромиссу. Прозвучали идеи подписать документ, но с поправками: кто-то предложил вставить слово «международные» перед словом «наблюдатели», кто-то заменить выражение «занятые территории» словом «захваченные». Со своей стороны, как мог, я объяснял, что внесение в текст поправок вообще не имеет реального смысла, поскольку все остальные участники встречи в Бишкеке подписали документ в том виде, как есть, и не будут вновь заниматься его рассмотрением.

Сказалась и традиционная «болячка» бакинской дипломатии: вновь стали настаивать на подписи Низами Бахманова от имени азербайджанской общины Нагорного Карабаха. Я доказывал им, что Бахманов не может быть приравнен к руководителям представительных структур, однако интерес азербайджанских участников этого совещания был выше любых логических аргументов.

В конце концов, азербайджанцы выразили готовность подписать протокол с упомянутыми оговорками и с подписью Бахманова. Председатель парламента Гулиев расписался, а внизу страницы разборчивым почерком по-русски были вписаны две «оговорки». Другие важные, но деликатные положения документа (ссылка на протокол министров обороны от 18 февраля, роль СНГ, идея создания им своих миротворческих сил) затронуты не были.

Затея с подписью Бахманова завершилась конфузом. Азербайджанцы вписали от руки и его фамилию, но не смогли вовремя отыскать его в Баку. Известив Москву о подписании Бишкекского протокола Гулиевым, на другой день я так и увез с собой экземпляр текста с двумя оговорками и приписанной фамилией Бахманова, но без его подписи.

- Вы как-то сказали, что «соглашение о прекращении огня подписывалось «чудовищным» образом, в том плане, что в мировой практике такого не было». Что Вы имели в виду? В каких условиях в итоге было подписано соглашение о перемирии?

- К началу мая 1994 г. азербайджанское руководство было заинтересовано в прекращении огня. Прежде оно нередко грешило то нежеланием идти на такой шаг, то нагромождением предварительных условий, порой заведомо невыполнимых, то срывами договоренностей, но на этот раз это желание высказывалось все настойчивее, причем на самом высоком уровне. Характерно, что на сей раз Баку не выдвигал никаких предварительных условий для прекращения огня.

Первый вариант соглашения о прекращении огня был подготовлен мной на той же основе, что и прежде – между Баку и Степанакертом. Однако азербайджанцы, ровно 10 раз оформлявшие до этого документы об ограничении военных действий со Степанакертом без какого-либо участия Еревана, соглашались теперь подписать соглашение только с представителем Армении, но без армян Нагорного Карабаха.

Ереван не желал ничего подписывать без участия Степанакерта, а азербайджанцы не хотели ставить подпись рядом с карабахцами, тем более в их присутствии. Известны «технологии», позволяющие подписать документ порознь, то есть без очной встречи представителей сторон за одним столом, но бакинцы не хотели и этого.

Тупик был абсурдным: все стороны конфликта согласны на прекращение огня, но дело упиралось в то, чьи подписи должны стоять под документом. Надо было безотлагательно использовать готовность всех сторон прекратить огонь и как-то обойти их упорное нежелание встречаться, чтобы нормально подписать единый документ.

У нас за эти 2 года уже был опыт «факсимильной» дипломатии, когда приходилось договариваться со сторонами по телефону,  а затем закреплять их посредством факса.

В кабинете тогдашнего президента Азербайджана Гейдара Алиева в Баку мы подготовили текст соглашения. В итоге Гейдар Алиев 9 мая «благословил» министра обороны М. Мамедова подписать текст из четырех пунктов. В нем была обозначена должность другого «подписанта» - командующего армией НК. Но ему предстояло подписывать не этот же лист, а в Степанакерте точно такой же текст с теми же московскими адресатами. Из Баку факсом тот же текст был отправлен мной на подписание в Степанакерт. В конце дня Гейдар Алиев еще раз попросил меня позвонить в Ереван и попытаться добиться подписи Армении. Я позвонил, но не думал, что там согласятся на подписание. Однако часа через полтора неожиданно получил согласие Еревана, что соответствовало нашей концепции конфигурации конфликта. Пришлось мне между двумя напечатанными «подписантами» вписать от руки «Министр обороны Армении» (это видно и на фотокопии документа). Министр обороны Азербайджана Мамедов заново поставил свою подпись на листке с моей припиской, и я улетел в Москву.  

10 мая я получил окончательный текст с подписью министра обороны Армении Сержа Саргсяна. 11 мая пришел факс из Степанакерта с такой же «одинокой» подписью командующего армией Нагорного Карабаха Самвела Бабаяна. Я тотчас известил все три стороны о завершении процедуры подписания, перекрестно разослал факсом каждой стороне листы с другими подписями, и как посредник объявил о вступлении этого соглашения в силу с 12 мая 1994 г.

Поэтому соглашение не имеет единого оригинала или экземпляров, подписанных представителями всех трех сторон. Не было никаких печатей, сургуча, нарядных папок. Не требовалось и не было его одобрения парламентами, а вот народы точно одобрили. 

- Первоначально был план о введении в зону конфликта миротворческих войск, так называемый «план Грачева», причем данное положение зафиксировано и в соглашении о прекращении огня. Однако затем этот вопрос был снят с повестки. Почему? 

- Соглашение о прекращении огня не содержало таких обычных средств закрепления прекращения огня, как развод сил конфликтующих сторон от линии их соприкосновения, отвод от нее тяжелых вооружений, создание буферной зоны, размещение там нейтральных наблюдателей или разделительных сил, мер контроля, международных гарантий. Исходили из того, что часть этих задач будет решена на встрече министров обороны Азербайджана, Армении и командующего армией Нагорного Карабаха при участии Грачева.

Встреча в Москве прошла 16–17 мая 1994 г. Грачев, явно раздосадованный несговорчивостью министров, весьма опрометчиво при журналистах избрал слишком резкий, почти ультимативный тон диктата, и на следующий день СМИ расписали это в ярких красках. К совещанию были разработаны и в основном одобрены меры по укреплению режима прекращения огня, исходившие из размещения в зоне конфликта российских миротворцев.

Но нервы подвели не только Грачева. В тот же день Гейдар Алиев срочно дал указание своему министру Мамедову не подписывать выработанного на этой встрече документа, и немедленно вернуться в Баку будто бы за дополнительными инструкциями. 17 мая вместе с Мамедовым мы вылетели в Баку. 18 мая Алиев принял его и дал указание не подписывать московский документ. Алиев объяснял мне отзыв Мамедова в Баку неподобающе резким тоном Грачева, но причины явно лежали глубже.

Когда 19 мая мы с Мамедовым опять же вместе вернулись в Москву, азербайджанский министр на встрече с заместителем министра обороны России Кондратьевым начал выдвигать новые условия для того, чтобы не подписывать подготовленный документ. Он попытался увязать развод войск с выводом армянских сил с занятых территорий, хотя это уже не столько военно-технический вопрос, сколько военно-политический, который надо было решать в «большом политическом соглашении».

В те дни Азербайджан подвергся сильнейшему давлению со стороны западных держав. Если прекращение огня при посредничестве России было для Запада немалым огорчением, то перспектива размещения в зоне конфликта ее миротворческих структур было для них неприемлемым. Это видно и из необычайной активизации руководства Минской группы после 12 мая, и из всей динамики западной дипломатии по Карабаху на протяжении всего 1994 г. Все ее усилия были нацелены на то, чтобы обозначить хотя бы перспективу направления наблюдателей и миротворческих сил ОБСЕ – лишь бы не допустить размещения сил России и других стран СНГ. Вот этого нажима Алиев и не выдержал, дав команду на очередной зигзаг в своей политике, на сей раз в сторону Запада.

Уход Азербайджана от средств закрепления прекращения огня не дал возможности основательно упрочить соглашение в военно-техническом отношении. В итоге перемирие не получило надлежащего подкрепления ни от России, ни от Запада и объективно осталось сравнительно хрупким. Причем это во многом из-за того, что Баку, вопреки протоколу встречи министров обороны в Москве 18 февраля 1994 г., отказался разводить войска от линии соприкосновения. Отсюда, да и в целом из-за «топорной» политики Азербайджана и множество прискорбных инцидентов на линии соприкосновения. 

С Владимиром Казимировым беседовал Арам Араратян