Роман Джека Ашьяна «Мамикон»: часть XI - Mediamax.am

exclusive
2787 просмотров

Роман Джека Ашьяна «Мамикон»: часть XI


Фото: Иллюстрация: Наира Мурадян (специально для Медиамакс)

Фото: Иллюстрация: Наира Мурадян (специально для Медиамакс)


Медиамакс представляет вниманию читателей роман Джека Ашьяна «Мамикон», переведенный с английского языка на русский Арташесом Эмином в 2012 году. Роман публикуется с продолжениями в русской секции нашего сайта по субботам.

 

Части I-X читайте по этой ссылке.

 

13. ВОЗМЕЩЕНИЕ

 

Али перепрыгивал вниз через две ступеньки, демонстрируя прыть, которую большинство сочли бы нехарактерной для человека его обезьяноподобной комплекции. Выбежав на улицу, он стал жадно глотать прохладный воздух после затхлого мрака комнаты Энвера.

 

Возвращаясь к себе в альков в подвале импортной компании, он предвкушал смыть там с себя лёгкую плёнку пота. Ему нравился этот запах, который напоминал о последнем одолении Энвера. За время зимы у них устоялась еженедельная рутина взаимных одолжений, где их роли в сексе чередовались сообразно прихотям. Вначале Али пришлось заманивать Энвера в этот расклад, но теперь в роли просителя и убеждающего выступал сам Энвер, и Али нравилось играть роль колеблющегося. Теперь он мог диктовать ход действий. Получив облегчение от Энвера, он между делом сбросил его без малейшей попытки удовлетворить партнёра. Вообще-то он мог бы это сделать, но ему хотелось сберечь силы для завтрашней интрижки. Во второй половине дня секретарша Таллала собиралась зайти в офис, а по воскресеньям всё здание пустовало. Али облизывал губы, думая о Мирвет. На прошлой неделе он пустил пробный шар, легонько хлопнув её по заднице, на что она ответила улыбкой. Если это не было призывом, значит, Али ничего не понимал в женских сигналах.

 

В десяти шагах от кофейни на Тремонт стрит у Али полезли глаза на лоб. Вот он, тот верзила, армянская мразь, вышел из кофейни и стал на улице. Он посмотрел в сторону Али, потом повернулся и зашагал в том же направлении, что Али. Теперь он был на шесть шагов впереди Али, направляясь в центр.

 

У Али перехватило дух – не от страха, а от выброса адреналина. Он объявлял всем и вся, что в ту ночь смог бы убрать армянина и в одиночку, без надобности в десяти амбалах. Его остановили лишь выстрелы капитана.

 

Теперь представлялся подходящий случай. Этим он завоюет расположение Таллал бея, вне всякого сомнения. Он воровато вынул восьмидюймовый кинжал, который всегда носил в пристёгнутых к поясу ножнах. Именно из-за кинжала он носил пояс вместо общепринятых подтяжек.

 

На улице было темно и безлюдно. Али сел на хвост мужчины, который шёл спереди размеренным шагом, и присмотрел переулок по ходу движения. Когда фигура оказалась в двух шагах от переулка, Али поддал ходу, нагнал и схватил ничего не подозревающего мужчину за предплечье и задвинул его в переулок. Пока человек невольно проворачивался, кинжал Али пронзил ему сердце. Убийца и жертва не проронили ни звука.

 

Посмотрев на тело, Али огляделся по сторонам, отпихнул фетровую шляпу мертвеца вглубь переулка, вытер окровавленный кинжал о его пальто и неторопливо удалился.

 

14. БЕЗ СЕМЬИ

 

Полиция постучалась к Мамикону около полуночи. Придя вечером домой, Мамикон ничего не сказал Гюзель о том, что виделся с Арамом. Двое в синей форме попросили Мамикона пройти с ними, чтобы ответить на некоторые вопросы. Нет, они не могут сообщить, о чём речь, но ему не следует мешкать. Его отвезли в полицейское управление на Беркли стрит, оставив напуганную Гюзель дома.

 

В участке на скамейке у стены сидел Коко. Мамикона подвели прямо к столу, и дежурный сержант вызвал кого-то. Из дверей вышел человек в костюме и оглядел подвергнутого приводу.

 

Обратившись к Коко, человек в штатском спросил, он ли это. Коко кивнул и был отпущен. Уходя, он робко помахал рукой Мамикону.

 

Мамикону сообщили, что человек, в котором Коко признал его брата, найден мёртвым в переулке возле кофейни.

 

Полиция не сомневалась, что это не ограбление. При Араме нашли четыреста долларов, большую часть в сложенной пачке купюр. Проверяя окрестности, вызвали Коко, который немедля опознал тело, назвав брата Мамикона. Поскольку Арам покинул заведение через несколько минут после брата, у полиции возникли вопросы. Они отвезли Мамикона в морг для опознания.

 

- Это мой брат.

- Что он здесь делал? По документам он из Детройта.

- Приехал к меня видеть. Он нужен деньги. Я дал всё имею.

- Сколько ему лет?

- Двадцать шесть до конец года.

- У него есть семья?

- Нет, я последний из семья.

- Вы вроде не очень горюете по брату, мистер.

- Что…?

- Вы причастны к этому? - Детективу не понравилась безучастность, сквозившая в реакции Мамикона на смерть брата.

- Что?

- Вы меня слышали.

- Я думать, что вы наверно думать я убил брата.

- Да, что-то в этом роде.

- Цивилизованный человек не убивать брата. Турки могут, но не цивилизованный люди.

- Что за околёсицу вы несёте… при чём здесь турки?

- Ничего, но не говори я убил брата. Я любил брата.

- Вы паршиво это выражаете, мистер.

- Мужчина не выражать чувства.

- Слушайте, по мне так вы чересчур холодны и отстранённы. Вы враждовали?

- Нет.

- Знаете, кто убил брата?

- Нет.

- Знаете, почему его убили?

- …Нет.

- Вы колебались. Почему?

- Если я знал, почему, значит знал и кто.

- У него здесь была подружка?

- Это первый раз он в Бостон.

- Я не об этом спрашивал. У него здесь есть девушка?

- Не знаю. Думаю, нет.

- У вас есть девушка?

- Я женатый.

- Ваш брат знал вашу жену?

- Он не знает, что я женат. Я сегодня его первый раз видел в шесть лет.

- Вы уж точно не производите на меня впечатления убитого горем.

 

Мамикон ответил тихим голосом, в котором детектив уловил новые нотки: - Я теперь последний из семь братьев. Турки убил пять на родине. Я давно кончил плакать. Арам понимает. Он теперь смеётся из-за глупый вопросы я должен отвечать.

 

Детектив прикусил нижнюю губу, подумал пару секунд, пожал плечами и проводил Мамикона в участок – взять данные перед тем как отвезти домой.

 

Заверив Гюзель, что всё в порядке, Мамикон рассказал ей об убийстве Арама.

 

- Кто бы мог такое сделать, раз это не ограбление?

- Я знаю, но у меня нет доказательств.

- Знаешь? Ты сказал в полиции?

- Я кое-что знаю, женщина, но для полиции этого недостаточно.

- Пожалуйста, скажи мне.

 

Подумав над ответом, Мамикон решил, что раз у него нет достоверных фактов, то и затрагивать тему турок перед женой не имело смысла. Ей это могло не понравиться – было третье мая, и до родов оставалось восемь недель. Ей был нужен покой.

 

Вместо ответа он обнял её и долго не отпускал. Мамикон не мог открыть ей, что на самом деле терзало его, да так, что хотелось побыть одному и дать волю чувствам. Его последние слова с Арамом не были добрыми. Он оставил своего брата, не думая, что видит его в последний раз. Если бы можно было снова обнять его… если бы… Из сыновей Макароса из Йозгат Дага остался он один.

 

15. НАКОНЕЦ

 

Таллал бею пришлось дожидаться радостной вести до второй половины воскресенья. Али должен был сначала встретиться в офисе с его секретаршей и получить номер его домашнего телефона. Вначале Таллалу было трудно в это поверить. С сентября 1915-го до седьмого мая 1921-го прошло очень много времени, чтобы избавиться от немезиды, она дорого ему обошлась, чуть не отняв жизнь. Сидя в кресле в курительной комнате, где он обычно занимался чтением, Таллал проникся к себе жалостью. У него не было близких, чтобы поделиться триумфом. Стало быть, Мамикон мёртв. Чтобы он медленно жарился на адских огнях. Пожалуй, теперь можно жить, не оглядываясь– это уже стало почти рефлексом, приобретённым с тех пор, как он, потеряв голову, предал Йозгат Даг мечу.

 

Следует как-то особо наградить Али. Так значит, он провёл вечер в комнате Энвера. Таллалу догадался, чем эти двое там занимались. Какая пошлость! Плоским, невыразительным голосом Али доложил о произошедшем. Хорошо, что Али всегда носил с собой клинок для заклания свиней – устрашающего вида кинжал, оказавшийся кстати при встрече с Мамиконом.

 

Нет, заверил его Али, это точно был он. Вы ведь помните, Али его и раньше видел. Ну, в той драке, когда они пытались убрать его с помощью бейсбольных бит и оконных грузил. Да, это был тот же верзила говноед, разодевшийся для вечера, и да, когда он вонзил в его сердце нож, то мог даже поцеловать, до того был близок к нему. Никаких сомнений, эффенди, это был Мамикон.

 

И вот – ему не с кем поделиться радостью. На родине он был обесчещен, а в новый мир прибыл почти калекой, всё из-за этого армянина. Он не мог позволить себе физической нагрузки, сразу начинал задыхаться с одним лёгким. Он редко снимал рубашку в присутствии женщины, и то – если был уверен в полной темноте. Он стыдился плохо залатанной, бугорчатой левой руки. Эту руку видела лишь одна женщина – Мирвет, его секретарша. За прошедшие годы она стала его хоть и не единственной, но постоянной сожительницей. Разнообразие Таллал почитал за приправу своей жизни и без труда находил охочих спутниц – провести уикенд у него дома в Пибоди, бывшей ферме, ставшей усадьбой в малолюдном пригороде.

 

Интересно, когда же правительство, как и обещало, учредит консульство в Бостоне и поставит конец этому маскараду с экспортно-импортной компанией? Разумеется, правительство Соединённых Штатов было осведомлено о том, что происходило, но предпочитало закрывать глаза. А почему бы и нет? Соединённые Штаты не объявили войну Турции одновременно с Германией, принимая во внимание обилие американских миссионеров, расплодившихся по всей Турции. У американцев в стране было повязано порядка двадцати миллионов долларов. Соответственно, они определённо не задумывали военное вмешательство в Турции. Пускай себе живут, а отношения можно разорвать позже, когда англичане и французы станут задавать нелицеприятные вопросы о нейтралитете по отношению к врагу Антанты.

 

Ему было почти тридцать четыре – пора уже делать что-то с жизнью. Он был не из тех, кто женится, но, может, удастся уговорить Мирвет пожить с ним? У него не было соседей, и судачить по этому поводу было бы некому, а в офисе всё и так было под контролем – порицаний за прегрешения ждать было неоткуда. А что, стоило об этом подумать. Она могла бы заниматься домашними делами, готовить и утолять похоть, когда других не окажется под рукой. К тому же, всегда можно её выгнать, если что-то не выгорит.

 

16. ПРИЗРАК

 

Али был на верху блаженства – он стал любимчиком, видным человеком в Евфратской экспортно-импортной компании, удостоившимся милостей управляющего – милостей, которые включали пользование одним из автомобилей компании. У него всё ещё текли слюнки из уголков рта, в основном из-за мерзкой привычки жевать египетский табачный лист. Несмотря на этот изъян, он приобрёл новый статус среди работников компании ввиду очевидного расположения Таллал бея. Теперь у него был свой небольшой кабинет на первом этаже, хотя обязанностей особых не существовало – основная заключалась в сопровождении управляющего всюду, куда бы тот не поехал. Энвера чуть удар не хватил, когда сначала ликующий Али, а затем Таллал бей сообщили ему, что всё кончено – Али позаботился о Мамиконе. Энвера откомандировали на пост прослушки в Пибоди.

 

Али пришлось помалкивать о причине столь внезапной к себе благосклонности, хоть он и позволял смутные намёки, при которых поднимал брови и поглаживал рукоятку своего кинжала, дабы дать понять, что это было делом меча и отваги. Он и выглядел соответственно - крепко сбитая фигура борца, пролысина несмотря на молодые годы и присущая атлетам подвижность. Его основные побуждения сводились к поеданию гор баранины с пловом, раздеванию и обслуживанию женщин всякого возраста и комплекции и эпизодическим однополым отношениям для поддержания тонуса. Своё видение жизни он проживал по полной.

 

Последней страстью Али стали разъезды по городу в двухдверном купе всякий раз, когда Таллал не нуждался в его услугах. Он забирался в районы, где раньше не бывал ни разу и о существовании которых даже не подозревал. Не будучи ценителем архитектурных и ландшафтных красот, он упивался зеленью пригородов и волнительной поступью одетых по-западному женщин, чуть не ставшей причиной множества злосчастий на дороге. Али всё ещё были в диковинку как буйная зелень, так и подчёркнутые женские прелести – ведь, там, откуда он был родом, растительность в основном была чахлой и тусклой, а женщины были упакованы в бесформенные шаровары и чадру.

 

Раньше он не ездил на север вдоль побережья и решил, что было бы неплохо посмотреть эти места в разгар весны, к тому же погода была на редкость удачной. Он поехал через Феньюл Холл вниз по Атлантик авеню, чтобы переправиться по мосту Чарльстаун.

 

Английским Али владел плохо, но не настолько, чтобы не различить вроде как знакомое слово, выведенное над кабиной грузовика, задом припаркованного у рыбных рядов на Атлантик авеню – МАМИКОН. Было десять часов утра. Али проехал два квартала, прежде чем притормозить в раздумье у обочины. Тот, кого он убил, был водителем грузовика, и было бы немыслимым совпадением, если бы в городе существовало два перевозчика с таким редким именем. Скорей всего, его дело перешло к кому-то ещё, заключил Али. И так как он не был лишён воображения и любознательности, то вышел из машины и пошёл обратно – посмотреть, кто нынче распоряжался грузовиком Мамикона.

 

Али без труда это определил. Это был громадный мужчина с пышными усами и орлиным носом… КЛЯНУСЬ БОРОДОЙ ПРОРОКА… ЭТО ТОТ, КОГО Я УБИЛ… или его призрак! Аман, аман! Что же происходит? Али остолбенел, в шоке уставившись на привидение. К счастью для него, предмет его внимания был слишком занят, чтобы заметить Али, иначе его увлечённость несомненно удостоилось бы соответствующей реакции.

 

Придя наконец в себя, Али вернулся к машине с расстроенным самообладанием и перебитым ходом мыслей. Так кого же он убил? Это и вправду привидение – или, может его брат? Возможно ли, что той ночью он его всё-таки не прикончил?

 

АХ, ДЕРЬМО СВИНЯЧЬЕ – ТОТ, КОГО ОН УБИЛ, БЫЛ БЕЗ УСОВ! АМАН! Что я скажу Таллал бею! Он точно меня убьёт. Что я скажу Таллал бею? Нельзя ему говорить! Не буду ему говорить. Я всё потеряю…Вот поиздевается надо мной Энвер.

 

От мысли об Энвере Али кое-что вспомнил и сразу успокоился. Ведь когда они с Энвером упустили Мамикона при слежке, они целых две недели не докладывали Таллалу об этом. Хорошо. Не всё ещё потеряно. Пока никто не узнал о его промахе, он его исправит. И никто ни о чём не догадается. Надо незамедлительно этим заняться.

Али и думать забыл о видах Северного побережья. Весь остаток дня он сконцентрировал внимание на слежке за грузовиком Мамикона, чтобы понять, как лучше стереть его с лица земли, раз и навсегда.

 

17. РАЗРЕШЕНИЕ

 

- Если доктор Ярдюм не ошибся, через две недели у нас родится сын.

- На то воля Аллаха, Гюзель.

- Назовём его Месроп, сын Макароса, в честь твоего отца, как и договаривались.

- Да. А если будет девочка, назовём именем твоей матери – Джехан.

 

Она улыбнулась ему. Он настоял на этом, хотя она знала, что ему самому хотелось бы сохранить память о своей погибшей матери.

 

- Знаешь, ты не сможешь тут остаться, когда вечером придёт доктор.

- Я знаю. Я буду в коридоре и пришлю к тебе тикин Одабашьян.

- Забавно, муж мой – доктор говорит, что нужен ещё один, последний осмотр, чтобы удостовериться, что всё в порядке. Он сказал, что раз это у меня первые роды, надо исключить всякие неожиданности. Не знаю даже, что он имеет в виду. Я прекрасно себя чувствую.

- Я рад. Так он будет в семь?

- Да. У нас час до его прихода. Ужин готов. Давай поедим и почитаем газету до его прихода. Я с каждым днём все больше в ней понимаю.

- Я тоже. Учиться с тобой – одно удовольствие, жена моя.

- Ты мне тоже дорог, муж мой. - Красивые глаза Гюзель излучали тепло, её изящное тело стало немного неуклюжим от вида арбуза под платьем.

 

Подождав после ужина, пока она вымоет и уберёт посуду, Мамикон отвёл её в гостиную, взяв с собой газету. Включив верхний свет, он подошёл к своему креслу в эркере над улицей, чтобы соединить торшер. Им нужен был весь свет.

 

Мамикон повернулся спиной к окну, чтобы опуститься в кресло. Гюзель была в метре от него, неся небольшой поднос с чашечкой кофе и стаканом воды для мужчины в доме.

 

Как только Мамикон устроился на подушке, оконное стекло за ним разнеслось вдребезги.

 

На лице Гюзель, прямо под левой скулой, появилось отверстие. Она пошатнулась, уронив поднос содержимым на ковёр, и замертво упала спиной на пол, с пулей в мозгу.

 

Вскочив на ноги, Мамикон сделал два шага к её распростёртой фигуре, повернулся, сделал три шага к окну, затем, спотыкаясь, подошёл к бездыханному телу. Он опустился над ней на колени – не было видно ни капли крови.

 

Он не притронулся к ней, просто уставился в оцепенении с широко раскрытыми глазами, с беззвучно шевелящимися губами, пока громкий стук в дверь не вывел его из столбняка.

 

- ГЮЗЕЛЬ, - зарычал он, - ГЮЗЕЛЬ!

 

Его рык заставил стучавшего патрульного взломать дверь, за ним ворвались пять или шесть соседей. Первой была миссис Одабашьян, которая стала истерично кричать:

 

- Что ты наделал! Что ты наделал! Дикий, дикий человек! Я всё про тебя знаю!

 

Мамикон не вставал. Слёзы текли по его лицу. Быстро осмотревшись, патрульный вытолкнул всех в коридор, позвонил по телефону Одабашьянов и протолкнулся обратно в квартиру. Мамикон, выплакав всё слёзы, всё ещё был на коленях у тела Гюзель.

 

Прежде чем патрульный успел что-то сказать, в дверях раздался голос:

 

- Что здесь происходит? Что случилось с тикин Гюзель?

 

Это был доктор Ярдюм. Подбежав к Гюзель, он за плечи оттащил Мамикона, чтобы осмотреть тело. Приложив стетоскоп к животу и послушав, он вскочил на ноги.

 

- Офицер, позовите кого-нибудь из женщин! Ребёнок жив, и я его спасу. Давайте сюда простыни, живо!

 

Мамикона вытолкали с остальными, он был в шоке, ничего не понимая и не чувствуя. Успокоившуюся миссис Одабашьян призвали в помощницы доктору. Принеся из спальни простыни, патрульный не отходил от Мамикона. Хотя доктор об этом не просил, он распорядился, чтобы соседи вскипятили воду.

 

Мамикон стоял в коридоре, остолбенев. Прибыли двое полицейских в штатском. Один из них узнал Мамикона по делу об убийстве Арама. В ожидании, пока им дадут осмотреть место происшествия, он обратился к Мамикону.

 

- Толпа снаружи сообщила нам, что выстрел был произведён из припаркованного через улицу автомобиля. Что вам известно об этом?

- Э…

- Ну давай, говори…

- Э…

- На этот раз вам придётся говорить, мистер…

 

Его перебил плач миссис Одабашьян, которая вышла из квартиры с крошечным свёртком, в котором просматривалось крошечное лицо. Немного поколебавшись, она передала свёрток Мамикону, еле проговорив сквозь слёзы: - Это мальчик.

Фото: Иллюстрация: Наира Мурадян (специально для Медиамакс)

Несколько секунд Мамикон вяло держал младенца  в руках. Затем его лицо озарилось, в глазах засветилась искра, и он почти заорал: - Она не умерла? Она жива?

 

Миссис Одабашьян не вынесла этого. Зарыдав с новой силой, покачивая головой, она взяла Мамикона за плечи, всё повторяя: - Её нет… Её нет… Её нет!

 

- Что… это? - Мамикон ничего не понимал из происходящего с тех пор, как пришёл доктор. Он смотрел на младенца в полном недоумении. Патрульный решил помочь.

 

- Доктор извлёк его из тела вашей мёртвой жены. Ну-ка, сэр, внимание сюда!

 

Мамикон понимал команды. Его плечи слегка выправились, он огляделся, словно впервые увидев всё вокруг, и посмотрел на ребёнка в своих руках. На секунду у него помутнело в глазах, мысли понеслись назад во времени на пыльную, адскую улочку в Йозгат Даге, где он, преклонившись на колени у истерзанного тела жены, осторожно и нежно обтирал валявшееся рядом сморщенное тельце, которое могло бы стать его четвёртым ребёнком. Время не излечило этого как следует. Он попросил миссис Одабашьян отнести младенца в кроватку, приготовленную в комнате. Затем повернулся к вышедшему из гостиной доктору Ярдюму. Полицейские в штатском снова зашли туда, как только вынесли новорожденного.

 

Полицейские обвинили доктора в нарушении целостности улик, необходимых для расследовании. Он ответил, что дождётся коронера, чтобы обсудить свои действия. Он определённо не был намерен дать погибнуть ещё одному существу в интересах следствия.

 

- Доктор, она мертва? - голос Мамикона прозвучал спокойно и обыденно.

- Да, парон Мамикон. Она умерла на месте, не почувствовав даже боли.

- Спасибо, доктор. Вы спасли ребёнка.

- Да, осложнений не было. Слава Богу, что я оказался на месте почти немедленно. Иначе… - Он покачал головой.

- Младенец будет в порядке?

- Он определённо здоров. Я бы сказал, он весит под четыре килограмма.

- Я вам по гроб обязан, доктор.

- Хотел бы я, чтобы так было не из-за этого, сынок. Хочешь, я дам тебе успокоительное?

- Спасибо, доктор. Я в порядке. Спасибо.

 

Допрос состоялся на кухне. Следователь установил, что Мамикон и Арам были братьями, что Арам был убит пять недель назад, что подобное никак не могло быть совпадением, и что у него явно должны иметься заклятые враги.

 

Нет, ему ничего не известно о врагах. Да, пуля явно была предназначена ему. Нет, других покушений на его жизнь не было. Нет, никаких подозрительных происшествий. Нет, он не революционер. Нет, и не коммунист (вы хотели сказать, большевик?), никогда им не был и вообще не состоял в каких-либо партиях. Нет, он никогда не ссорился с женой. Ни разу за все десять месяцев супружества. Нет, ему не известно ничего, что могло бы пролить свет на происшествие. Нет, он не знает, кто занимал эту квартиру до него. Нет, у него нет подружек. Нет, она никогда не выходила из дому, она плохо говорила по-английски. Нет, у неё не было дружков (вы что, с ума сошли?). До женитьбы? Нет, определённо не было. Она проживала во Франклин Сквер Хаус. Нет, страховки не было (что это?). Нет, никто ему денег не должен, и он не должен никому. Нет, он ещё не гражданин, потому что плохо говорит по-английски. Да, он желает им стать. Нет, ему на самом деле ничего не известно. Он обычный развозчик. Да, до прибытия сюда он работал истопником на пароходе. Нет, в армию не взяли из-за покалеченного бедра. Да, до приезда сюда он отслужил в турецкой армии, старшим лейтенантом. Нет, он не держит дома пистолета или другого оружия. Да, конечно он умеет обращаться с пистолетом или винтовкой. Да, они могут обыскать дом, если желают, только пусть не тревожат ребёнка…

 

- По-моему он чист, - сказал сержанту тот, что в штатском. - Может его с кем-то спутали?

- Да, мотив не просматривается, хотя бы на поверхности, но вы ведь знаете, лейтенант, с этими иностранцами не разберёшься.

- Да, вы заметили, он даже не плакал. Здоровый, однако, сукин сын …

 

Тело увезли для принятого в случаях насильственной смерти вскрытия.

 

18. БЕЗ ПРИДИРОК

 

Мамикон приступил к работе через неделю после похорон. Само собой разумелось, что Татевос и Эгса возьмут на себя заботы по уходу за новорожденным мальчиком. По общему мнению, если бы не было Месропа, Мамикон, скорее всего, уехал бы, может, по новой нанялся бы на Nahant Bay. Никто, однако, не догадывался, что в нём заново полыхал огонь мщения, ранее столь тщательно запрятанный, что для новой вспышки потребовалось мощное потрясение.

 

Теперь Мамикон тщательно рассматривал всех встречных, чтобы убедиться, что это не Энвер Даш. Ему было нелегко осознать, что подросток, которого он пощадил в Турции, мог стать причиной его горестей, но раз Таллала не было, кто ещё мог настолько завязнуть в прошлом, чтобы преследовать его теперь?

 

Он был уверен, что Гюзель умерла по ошибке. Энвер Даш достаточно хорошо её знал, но в обличье мальчика. Хотя нет, пуля, убившая её, пробила бы голову ему, если бы он остался стоять… ах, если бы. Стрелок никак не мог целиться в Гюзель. Он не имел возможности видеть её, когда нажимал на спусковой крючок.

 

Теперь он был в незавидной роли преследуемого. Он знал, что постоянное напряжение в мозгу травимого притупляло чувства и замедляло рефлексы. Непрестанная бдительность требовала реагировать на множество ложных тревог. Это изматывало, воля провисала, натянутые нервы обращались в разваренную лапшу. Мамикон вспомнил притчу об искавшем на берегу волшебную пунцовую гальку человеке, который решил по одному кидать все камешки в море, пока не найдёт нужный. Его настолько поглотил этот процесс, что подобрав пунцовую гальку, он выкинул её в море до того, как чувства успели предостеречь его. Мамикон опасался, что именно в таком состоянии он мог попасться в турецкую ловушку. Но когда, где, как…?

 

Ему не пришлось долго ждать. Спустя неделю он производил доставку вблизи Кодмэн Сквер, где трамвайные линии на Тэлбот авеню не давали припарковать грузовик у тротуара перед магазином. Тут он всегда заезжал в параллельный узкий переулок, откуда все магазины обслуживались с чёрного хода. Заехав задним ходом в переулок, он взобрался в кузов и стал складывать у заднего борта ящики и корзины, предназначенные для магазина. Заехавший с другого конца чёрный двухдверный автомобиль притормозил за грузовиком. Подняв вверх указательный палец – «минуточку», – Мамикон спрыгнул на мостовую, чтобы переложить груз на крыльцо магазина. Такое часто случалось, и Мамикон знал, что уберёт грузовик менее чем за две минуты.

 

Не теряя времени, он стал перекидывать по два-три ящика за раз в аккуратные штабеля на крыльце, когда скорее почувствовал, чем услышал кого-то за собой. Сработала интуиция, и он резко развернулся, прижимая к себе три ящика с виноградом. Огромный нож в руках у нападавшего отлетел в сторону.

 

- Вы уронили кое-что, мистер, - сказал Мамикон, глядя в упор на оторопевшего противника. Не отводя взора, он бросил ящики и схватил замахнувшегося – коренастого мужчину среднего роста, за предплечья, оторвав его от земли.

 

- Кто ты?

 

Вместо ответа мужчина брызнул в глаза Мамикону табачной слюной, дёрнул плечами и выскользнул из захвата. Ослепший Мамикон успел оторвать ему рукав, но нападавший скрылся. Мамикон услышал, как передвинули рукоятку скоростей на авто, и рокот удаляющегося по переулку двигателя.

 

Великан был почти беспомощен, протирая глаза и стараясь хоть что-то рассмотреть сквозь дрожащие веки в ожидании, пока слёзы вымоют из глаз едкий никотин и соль. Когда зрение немного восстановилось, он зашёл в магазин и попросил у хозяина, парона Аветисяна, разрешения воспользоваться умывальником. Вернувшись к грузовику, он уже заканчивал разгрузку, когда из-за грузовика перед ним возник молодой полицейский.

 

- Вы перекрыли движение, мистер. Уберите грузовик.

- Окей, сэр. Я сразу убирать. Вы мне дайте снять ящики, да? Остался десять.

- Немедленно, мистер. Сейчас же освободите проезд!

- Окей, сэр, я уехал, но получу штраф, если паркуюсь на улице, чтоб разгрузить.

- Получишь прямо сейчас, если тут же не тронешься. Я не шучу, мистер.

- Окей, сэр, ухожу. У меня нет денег на бакшиш. - Мамикон упомянул двухдолларовую мзду, которую он временами подносил полицейским за проезд под знаком «стоп» скоростью в две-три мили в час вместо полной остановки. Остановка загруженного грузовика вынуждала трогаться с места на пониженной передаче, то есть, буквально ползти. Эту игру Мамикон освоил через горький опыт. Никто его не предупреждал о двухдолларовой таксе.

- Нет денег на что?

- Я не могу дать вам на чай, чтобы вы позволили разгрузить, сэр. - Повернувшись спиной к полицейскому, он подошёл к кабине, чтобы отъехать. Подобрав из корзины в кузове кукурузный початок, полицейский швырнул им в Мамикона, попав прямо в затылок. С него слетела кепка, и Мамикон даже пошатнулся.

 

Медленно обернувшись, Мамикон проговорил, тщательно взвешивая слова:

 

- Я сказал, что иду. Зачем меня ударил?

- Я тебя штрафую за попытку подкупа правоохранителя. - Полицейский, который был лишь немного короче развозчика под два метра ростом, стал доставать планшет.

- Я не давал деньги. Зачем ударять?

- Заткнись и покажи права с техпаспортом.

- Ещё раз спрашиваю, сэр: зачем меня ударил?

- Ещё раз, говоришь? Ты кем себя возомнил, иностранец чёртов?

- Я – американец. Я теперь гражданин. Ты не должен так говорить. Я отнесу тебя к шефу.

 

Полицейский залился смехом: - Вот умора, мистер… гражданин! Ну и тупой же ты сукин сын, - и толкнул Мамикона в правое плечо в подкрепление насмешки.

 

Сначала нападение с ножом, потом табачная слюна в глаз, теперь этот коп с его издёвками – чаша терпения Мамикона переполнилась. Схватив полицейского за руку, он одним резким движением оторвал его от земли и сунул себе под левую подмышку. Как ни трепыхался, полицейский не смог высвободиться, лишь лягал воздух. Подхватив, как куклу, Мамикон вынес его их переулка не улицу.

 

Он так и остался стоять на проезжей части, держа копа как мешок с картошкой и окидывая взглядом улицу по обе стороны. Стала собираться толпа, но никто не спешил на помощь полицейскому.

 

Казалось, прошли часы, прежде чем на место одновременно прибыли полицейская машина и мотоциклист. Трое в штатском и один в форме протолкнулись через теперь уже плотную, но незлобивую толпу, и один из них приказал Мамикону отпустить полицейского.

 

Поставив добычу на ноги и отступив на шаг, Мамикон сказал:

 

- Я хочу говорить с шеф. Этот человек негодный. Он меня ударил.

- С шефом вы точно поговорите, мистер. Вы арестованы.

 

Вытянув руки для наручников, Мамикон спросил: - Что будет с грузовик?

 

- Что, чёрт возьми, здесь произошло? - спросил отпущенного Мамиконом полицейского старший, не обращая внимания на армянина.

- Я сказал ему, чтобы освободил переулок – он перекрывал его своим грузовиком. Да вы сами посмотрите. А он без предупреждения меня схватил и выволок сюда.

- Это не весь история, офицер, - сказал Мамикон. - Он бросил в мой голову кукуруза.

- Глупость. У меня не было возможности. Я просто хотел, чтобы он отвёл свой грузовик. Он стал пререкаться, пытался подкупить меня, а потом – схватил.

- Ты неправда говоришь…

- Это так, офицер говорит неправду! - раздался голос из толпы.

- Стоп! Что это такое? - воскликнул старший.

- Я наблюдала весь инцидент из окна кухни на втором этаже, оно выходит на переулок. Этого офицера следует подвергнуть взысканию за его поведение. - Голос принадлежал стройной женщине лет тридцати с целеустремлённым видом.

- Кто вы, леди?

- Меня зовут мисс Харнетт, я учительница, а этот полицейский  недостоин носить форму.

- Спасибо, леди, я сам иду участок к шефу. Он его накажет.

- Зря вы так думаете, сэр. Они вас там так запутают, что в итоге посадят.

- Хватит! - вмешался один из тех, что в штатском. - Там разберёмся.

- Проследите, чтобы привод занесли в протокол, иначе вы не сможете обжаловать безосновательный арест. Если что, я буду вашей свидетельницей, - прокричала мисс Харнетт.

- Минуточку, погодите – с чего это вы так уверены в исходе дела, леди?

- Разумеется уверена, если, конечно, правосудие у нас не выкинули в окно. Этот полицейский приказал водителю немедленно убрать грузовик из переулка. Водитель, обращаясь к нему на «сэр», учтиво попросил дать выгрузить последние несколько ящиков. Офицер отказал ему… - она изложила происшествие во всех подробностях.

- Вы забыли сказать, что он предложил мне взятку.

- Я не забыла, потому что взятка не предлагалась. Совсем наоборот – водитель особо подчеркнул, что у него нет денег на бакшиш.

- Бакшиш?

- Бакшиш.

- Бакшиш. Что это?

- Бакшиш. Это распространённое на Ближнем Востоке слово, обозначающее чаевые или благодарность. Определённо не взятка. Вам следовало бы это знать, инспектор. - Казалось, мисс Харнетт упивалась этим словом.

 - Да, да, конечно. Ну, Лэндри, что ты можешь сказать на это?

- Она всё не так говорит, инспектор. Она в сговоре с этим…

- Ради Бога… Неужели ты утверждаешь, что мисс Харнетт и водитель затеяли всю эту заваруху, чтобы тебе насолить? Мисс Харнетт, оставьте свой адрес, думаю, мы уладим это дело без лишних разбирательств. Лучше будет просто всё забыть.

- Я хочу видеть шеф, сэр.

- О нет. Вы что, хотите неприятностей?

- У меня раньше нет неприятностей. Я хочу неприятностей для кидатель кукуруза. - Сказал Мамикон, потирая затылок.

- Мистер, сэр. - Это была мисс Харнетт, - Знаю, это неправильно, но пожалуйста, забудьте это. Не стоит из-за принципа ввязываться в неприятности.

 

Подумав над этим, Мамикон подошёл к мисс Харнетт, снял кепку и слегка поклонился. - Спасибо, спасибо, мисс.

 

Всё ещё потирая затылок, возможно для виду, Мамикон подошёл пожать руку инспектору и вернулся к грузовику, закончить разгрузку. Выйдя с чёрного хода магазина с небольшим пакетом, он окинул взглядом все окна, нашёл мисс Харнетт, которая вернулась домой и выглядывала вниз, и жестом дал ей понять поднять створку до упора. Недоумённо улыбаясь, она тем не менее успела поймать пакетик конфет, который Мамикон умело забросил ей в окно.

Фото: Иллюстрация: Наира Мурадян (специально для Медиамакс)

- Бакшиш, - прокричал Мамикон, помахав ей рукой. Отъезжая, он сообразил, что покушения никто не видел. Это хорошо. Объяснения с полицией были ни к чему. Но и – плохо. Это означало, что Энверу или его сообщникам могло сойти с рук нападение даже при свете дня, хоть и неудавшееся. Интересно, кем была та коренастая обезьяна, что застала его врасплох подлым верблюжьим приёмом – плевком?

 

Каждую неделю Мамикон производил доставки клиентам, чьи магазины торговали скоропортящимися продуктами. На следующей неделе в том же переулке, выйдя из магазина после десяти минут ожидания, которые ушли на сверку доставки и оплату, он застал грузовик в огне. Прорезиненный брезент верха горел великолепно. Быстро оглядев переулок в обоих направлениях, Мамикон удостоверился, что дорога открыта. Вскочив в кабину, он вывез грузовик на улицу, чтобы огонь не перекинулся на строения в переулке. Остановив машину, он снова увидел мисс Харнетт, которая бежала по направлению к красному ящичку у обочины в нескольких метрах от горящего грузовика. Выбравшись из кабины, Мамикон стал сбивать пламя курткой. Он почти закончил все доставки и потому не стал рисковать, чтобы зайти в кузов и спасти оставшиеся ящики. Горящий брезент мог обрушиться.

 

- Пожарные прибудут с минуты на минуту, мистер.

- Спасибо, леди. Это из-за той красной коробки?

- Да, это пожарная сигнализация. Надо разбить стекло и потянуть рычаг.

- Мне повезло, что вы оказались рядом.

- Это вам так кажется, по мне так вы один из самых невезучих людей, кого я встречала. Из-за чего пожар?

 

Прежде чем он смог ответить, послышался рёв пожарных машин Америкэн-Ляфранс. Из трёх машин выскочили экипажи со шлангами, погасив огонь за две минуты. Брезент большей частью сгорел, а поддерживающие его шесты и арки обуглились. Уже второй раз за неделю Мамикон предоставил округе главное развлечение.

 

Пожарный капитан с одним из членов расчёта тщательно осматривали кузов грузовика. Капитан обратился к Мамикону:

 

- Вам известно, как он загорелся?

- Нет, сэр. Я вышел из магазина и вижу, что он горит. Я вывел машину, чтобы спасти постройки.

- Как вас зовут, мистер? Эй, Билл, подзови того копа, чтобы принял заявление. И осмотри переулок.

 

Мамикон повторил свой рассказ полицейскому для протокола, поглядывая в сторону мисс Харнетт и думая – что же будет дальше?

 

- Мистер, ваш грузовик подожгли паяльной лампой. Кто-то обошёл борта, воспламеняя брезент через каждые полметра. Места возгораний явно просматриваются.

 

Мамикон покачал головой, не понимая. Непохоже было на работу Энвера или его подручных. Вот если бы он был заперт в кузове, тогда Энверу был бы резон его поджечь.

 

- У вас есть помощник? Нет? Знаете кого-нибудь, кто мог бы хотеть поджечь грузовик?

 

Мамикон не успел ответить, как послышался возглас одного из пожарных, осматривавшего днище кузова. Капитан и большинство расчёта подбежали к нему. Капитан отделился от группы, держа в руках четыре шашки динамита в комплекте с детонаторами и запалами.

 

- Вот зачем был устроен пожар, мистер. Запалы были выведены по обе стороны днища, чтобы огонь поджёг их. Но тот, кто это сделал, откровенно туповат. Брезент горит вверх, и огонь удалялся от запалов, они не воспламенились бы, пока не сгорело всё днище. Умысел был в том, чтобы подорвать вас, пока вы боретесь с огнём. К счастью для вас, он был обречён на провал. Окей, спрашиваю ещё раз – у вас есть враги? Кому не терпится вас убить?

 

- Не знаю… не знаю, сэр. - Он украдкой глянул в направлении мисс Харнетт, которая как-то особенно смотрела на него.

- Придётся пройти с нами в участок. Следует вас проверить, мистер. - Это сказал полицейский.

- Как быть с грузовик? Там сгорели ящики для доставки, лавочники будут ждать.

- Извините, просто следуйте за мной.

 

В участке Мамикону пришлось туго. Против фактов не попрёшь: менее чем три недели назад, 14-го июня, твою жену убили предназначенной тебе пулей. Так что же, чёрт возьми, происходит? Будешь говорить, или нет? Ничего не знаешь? Неужели? В тебя целятся, убивают жену, потом пытаются подорвать тебя к чертям собачьим, и ты ничего не знаешь? Давай, колись! Кто хочет твоей смерти, а?

 

Опытный коп чувствует, когда допрашиваемый ничего не боится и не намерен говорить. Его отпустили, потому что не знали, в чём обвинить.

 

С него хватит. Оставив грузовик в гараже, он поехал на рынок и попросил Карпенито, своего друга, на две недели взять на себя его бизнес, если понадобиться – с продлением. Затем обошёл все заведения на Тремонт стрит, начиная с кофейни Коко, с примерным описанием того, как, по его мнению, мог нынче выглядеть Энвер Даш. Вспомнив, как за ним в то воскресенье в трамвае увязался бородатый хвост, он добавил в описание бороду. Бородавка на скуле служила хорошей приметой, хотя он не был уверен, что борода не скрыла её. Для полноты картины он добавил ещё и описание того, кто плевался табаком.

 

Это был самый удачный розыск за все времена. Менее чем за час после начала продавец антиквариата на Тремонт стрит, через квартал от Коко, сообщил Мамикону, что человек, похожий по описанию на Энвера Даша, в начале мая занимал комнату над его магазином, но внезапно съехал, ничего не сказав. Нет, ему неизвестно, на кого он работал. Ну да, это описание того другого, что захаживал к нему. Нет, ни об одном из них ему ничего не известно. Так они – турки? У него самого были подозрения, но выглядел этот человек довольно безобидно, аренда, знаете ли, никому не мешает. Чем ещё могу помочь?

 

Так и есть. Значит, Энвер Даш проживал всего в квартале от кофейни, но теперь его нет. Мамикон не знал, что можно предпринять. Оставалось одно – пребывать мишенью в надежде выжить, чтобы взыскать по счетам за Гюзель и все несчастия в своей жизни.

 

19. ПИБОДИ

 

Хотя Татевосу был всего тридцать один год, он чувствовал себя пятидесятилетним, размышляя, чего же он достиг в жизни. Приехав в Америку в 1916-м, шесть лет спустя он всё ещё вкалывал на швейной фабрике, потому что, как он думал, не говорил по-английски так, как полагается. Он мучительно осознавал насмешливые взгляды в ответ на свои поползновения в этом языке, выдававшие в нём иностранца. Его не переставала смущать реакция на своё имя, обычно в форме «ты – что?», затем следовало: «а что это?». Каждый раз он терялся и ненавидел, когда самые настойчивые допытывались, не «эй-раб» ли он или «какой-нибудь еврей». На эти случаи у него была припасена нудная лекция о свой древней нации, примерно такого рода: согласно Библии, в его стране ковчег Ноя пристал к вершине горы Арарат; Армения – первая страна, принявшая христианство, когда 1700 лет назад святой Григорий Просветитель обратил в веру армянского царя; спустя три тысячи лет независимого существования, когда у неё были свои воинственные цари, Армения исчезла под натиском сначала сельджуков, затем османских турок в одиннадцатом и пятнадцатом веках; армяне, с собственным языком и церковью, выжили как нация в основном благодаря своей выносливости на Армянском нагорье где-то между реками Аракс, Тигр и Евфрат.

 

Он также подчёркивал, что армян легко отличить по фамилиям, оканчивающимся на «ян», что означало чей ты сын, как «сон» в английских Ричардсон или Томпсон.

 

Тем не менее, ему нечасто предоставлялась возможность полностью изложить всю тираду, и приходилось довольствоваться изведением жены, родственников и друзей. И всё-таки благодаря таланту рассказчика и владению языками его часто величали Татевос эффенди – турецким обращением. Это доставляло ему огромное удовольствие.

 

У Татевоса была привычка бросаться фразами, которые никто не понимал. Когда сын делал что-то похвальное, он произносил нечто, что звучало как «Эгсеги монументум эре перенус». Он никогда не объяснял, что имел в виду, и мальчик думал, что это очередная армянская пословица, пока годы спустя не узнал, что то была латынь – exegi monumentum aere perennius – что означало «я памятник себе воздвиг нерукотворный». Когда Татевос желал подчеркнуть свою искренность, он прикладывал руку к сердцу и восклицал ex animo, что по латыни значило «от души». В разгар спора в кофейне, если кто-то пытался сменить тему, он неизменно вставлял французское revenons à nos moutons, призывая вернуть разговор в русло.

 

Будучи слегка многословным в своих рассуждениях, у Татевоса всегда наготове была итальянская фраза для нетерпеливой аудитории: da tempo al tempo, в смысле «поспешать медленно».

 

Он никогда не пытался демонстрировать эрудицию и учёность перед Мамиконом. Чутьё ему подсказывало, что тут это не пройдёт, к тому же он слишком уважал этого человека, чтобы изощряться перед ним.

 

К счастью, Бог даровал ему терпеливую жену. Строптивая стала бы последней соломинкой. Эгса приняла Месропа как своего. Мамикон остался жить в квартире на Блю Хилл авеню, платя за неё 16 долларов в месяц. Он не смог похоронить Гюзель в точном соответствии с мусульманским обрядом – в белом саване в земле, – потому что закон Бостона предписывал погребение в гробу. Но Мамикон устроил участок по оси юг-север и распорядился, чтобы голова Гюзель была склонена к левому плечу. Когда гроб опустили в могилу головой на север, она оказалась навеки лицом к востоку – в направлении Мекки от Северной Америки. Он присутствовал на слишком многих похоронах своих солдат в Анатолии, чтобы не знать, что мусульман хоронят лицом к Мекке. Он не смог похоронить её рядом со своим братом – там нехватало места, чтобы правильно развернуть гроб.

 

Если бы не было Татевоса, Мамикон стал бы отшельником. После похорон они разговорились.

 

- Должно быть, это турки. Но кто и почему?

- Как же нам узнать?

- Не знаю, друг мой, но обязательно узнаю. Я думаю, что это может быть только некто по имени Энвер Даш.

- И кто это такой?

- Он всегда был при Таллале. Когда я убил Таллала, Энвер был рядом с ним и Гюзель на трапе парохода.

- Гюзель, да упокоится она в свете, сказала мне, что пароход, с которого она сошла, направлялся в Нью-Йорк.

- Сколько до Нью-Йорка отсюда?

- Километров двести.

- Может, Энвер Даш переехал в Бостон?

- Не исключено, Мамикон. Кому ещё всё это известно или нужно? Но как он мог тебя здесь найти?

- Я склонен думать, что моё присутствие стало известным после нашей встречи в кофейне и шума, поднятого там по поводу моей личности. Всё складывается.

- Если это был Энвер Даш, то как мы будем его искать?

- Татевос, а ты смог бы в воскресенье поговорить с людьми на твоём часе историй? Можно спросить их, известно ли им о турках, живущих или работающих в округе? Это даст нам зацепку, с чего начать.

 

На следующее после сороковины воскресенье собралось примерно сорок пять мужчин. Татевос объяснил, что Мамикону нужны сведения о любых турках в районе Бостона, и всё, что кто-либо о них знал, ему очень пригодилось бы. Большинство армян были лавочниками, но были среди них и музыканты, счетоводы, скорняки, сапожники, торговцы коврами и антиквариатом, а также фабричные работники, как сам Татевос. Никто не был безработным.

 

Татевос сделал пятнадцать записей, некоторые с адресами, где турки работали или жили. Основной смысл ответов сводился к тому, что турок следовало искать в Пибоди, северном пригороде Бостона. Мамикон решил проверить все местные наводки. Так как он настоял на выплате своей еженедельной доли в восемь долларов на содержание ребёнка, у Татевоса теперь были деньги на несущественные расходы, типа транспорта. Ничего не говоря Мамикону, с пересадками с трамвая на метро и электричку, он стал наезжать в Пибоди в поиске неустановленного турка по имени Энвер Даш, который преследовал его друга.

 

В первую поездку в Пибоди кофейни оказались на замке – дело было в субботу после полудня. К шести вечера они открыли двери к вящей радости Татевоса. Клиентура была полностью турецкой – все говорили по-турецки, прихлёбывали горький, обжигающий, восхитительный кофе точно так же, как это делали армяне или греки. Татевос со своим безупречным турецким и орлиным профилем гладко вписался в эту среду. Ему не хватало лишь усов, которыми там щеголяло большинство – он так и не отрастил их после того, как соскрёб, чтобы сойти за женщину на этапе в пустыне. Он вмиг приобрёл новых друзей, хоть они и были бывшими крестьянами или дубильщиками с начальным образованием или без.

 

Возвратившись этой ночью домой, он решил ничего не говорить Мамикону, пока не разузнает что-то наверняка. Будучи менее приметным, чем его друг великан, он рассчитывал нащупать нить, которая привела бы к развязке этой кровавой истории.

 

Вернувшись в следующую субботу, он зашёл в другую кофейню, где приобрёл новых друзей, но, в основном, прислушивался к разговорам и смотрел в оба. В течение последующих трёх месяцев еженедельные визиты по субботам не дали каких-либо дополнительных ощутимых результатов. В сентябре он попал в самую гущу празднования разгрома греческих войск и взятия Кемаль пашой Смирны, или Измира, как его называли турки – город разграбили, а греческое население предали мечу, раз и навсегда вырезав эту злокачественную опухоль на турецкой земле.

 

Он не знал, что жена начала не доверять его шатким отговоркам по поводу отлучек, которые сопровождались строгими предупреждениями ничего не говорить Мамикону в силу причин, которые он ей объяснит позже.

 

В очередную, холодную ноябрьскую субботу он встал в конец очереди у кассы Северного вокзала на ветке Соугус линии Бостон-Мэйн, чтобы купить билет в Пибоди в оба конца. Обычно очередь продвигалась живо, но на этот раз пассажирка у окошка видимо планировала путешествие на Луну. Татевос переминался с ноги на ногу, пока тянулись минуты.

 

- Когда очередь застревает, кажется, проходят часы. - Высокий молодой человек перед Татевосом слегка повернулся, чтобы выразить своё недовольство. В очередях возникает некое братство, вызванное общим раздражением.

- Deus gubernat navem, - уклончиво сказал в ответ лучшее, что смог придумать Татевос. Он на сто процентов доверял своей латыни и считал, что его английский тянет лишь на двадцать пять.

 

Мужчина спереди развернулся, широко заулыбавшись: - Судном правит Бог? Я не слышал этого со школьной скамьи. Я… погодите, разве я вас не знаю…?

 

Минуту они глядели друг на друга, затем Татевос схватил высокого за плечи: - Ты Гарри Сирс! Ты Гарри Сирс!

 

- А ты Татевос, армянин, говорящий на всех языках, кроме английского! Как ты, мой друг?

- Хорошо, у меня всё в порядке… Ты-то как? - Оба говорили чушь, которая выскакивает изо рта всякий раз, когда полная неожиданность довлеет над разумом.

- Погоди, давай присядем и поговорим, друг. Расскажи всё по-порядку. Я много раз думал, что же стало с тобой и сестрой после того как вы сели на корабль в Америку.

 

Татевос описал ему, что бывает с иммигрантами в новой стране без гроша в кармане, рассказал о чувстве безопасности, которое даёт сплочённое пребывание в гетто, о ностальгии и глубокой горечи, переживаемой ими на чужбине в разлуке с любимой родиной – единственной страной, что они знали.

 

- Но мы больше не беспокоимся о полицейских или аскерах у нашего порога. Больше не волнуемся о безопасности наших женщин. Не опасаемся башибузуков и головорезов. Мы лишь думаем, как бы обеспечить пропитание и быть приемлемыми гражданами.

- Чем ты зарабатываешь на жизнь?

- Да так, не жалуюсь. Пописываю в газеты, много перевожу. Я в полном порядке. Ты как?

- Я окончил медицинский факультет и теперь в интернатуре Массачусетской Больницы. Однако, Татевос, ты совсем изменился. Что-то с тобой происходит. У тебя неприятности?

- Да, мой друг. У меня неприятности, поэтому я бессовестно солгал другу, который спас мне жизнь, притом – дважды. Ничего из этого я в Америке не делал. Всё, что я смог, это устроиться скорняком. Я занят пришиванием пуговок к мужским костюмам все шесть дней в неделю. Чтобы занять это место, жена научила меня пришивать пуговицы.

 

Гарри покачал головой: - Почему ты не связался со мной, когда приехал? Я же сказал тебе, где дом нашей семьи. Ты всё повторил и даже записал. Я думал, случилось что-то страшное, раз от тебя не было вестей. Что это было?

 

- Бумажку я потерял. Я только помнил, что это место называлось Честер…

- Манчестер-на-море! Вот что я тебе сказал. Манчестер-на-море. Я как раз собирался взять билет домой. Ты же сказал, что живёшь в Бостоне, что же тебя сюда привело? Куда ты направляешься?

- Ах да, я еду в Пибоди навестить друзей. Я несказанно рад, что наконец снова увидел тебя.

- Ещё бы! Давай обменяемся адресами. Будем держать связь. Я тебе скоро напишу.

 

Они расстались – Гарри подошёл к опустевшему окошку, а Татевос, вместо ещё одного бесплодно проведённого вечера в Пибоди, решил вернуться домой.

 

Продолжение следует 13 июня.

 

© 2012 перевод с английского: Арташес Эмин

 

Иллюстрации: Наира Мурадян (специально для Медиамакс)

 

Роман Джека Ашьяна «Мамикон» публикуется на сайте Mediamax.am при поддержке Государственной комиссии по координации мероприятий в рамках 100-летней годовщины геноцида армян.

Комментарии

Здесь вы можете оставить комментарий к данной новости, используя свой аккаунт на Facebook. Просим быть корректными и следовать простым правилам: не оставлять комментарии вне темы, не размещать рекламные материалы, не допускать оскорбительных высказываний. Редакция оставляет за собой право модерировать и удалять комментарии в случае нарушения данных правил.




Выбор редактора