Медиамакс представляет вниманию читателей роман Джека Ашьяна «Мамикон», переведенный с английского языка на русский Арташесом Эмином в 2012 году. Роман публикуется с продолжениями в русской секции нашего сайта по субботам.

Первую и вторую части романа читайте по этой ссылке.

5. ВНЕ ЗАКОНА

Таллал получил новый приказ – на этот раз речь шла не о целой деревне. Дело касалась поимки человека, который когда-то был ему другом, и которого теперь вполне можно было считать смертельным врагом. В глубине души он не винил Мамикона, просто обстоятельства продиктовали ход действий, который он не просчитал, не желал и даже не мечтал их совершать. Но жребий был брошен – кисмет – и армянин должен был поплатиться жизнью за то, что сделал.

В своём докладе коменданту военной полиции в Сивасе о положении в провинции, Таллал пропустил пару деталей и добавил кое-что от себя, придав картине чёрно-серые оттенки. Докладывая о потере шестнадцати солдат, он не счёл нужным отметить, что армянин был его товарищем по оружию и что он изнасиловал и убил его жену, детей и всю семью. Зачем? Это никак не относилось к тому, что деревня Йозгат Даг восстала, побуждённая к сопротивлению Мамиконом, и что трое его солдат пали при подавлении бунта.

Естественно, всё население деревни почти полностью уничтожено. Эту информацию комендант проглотил с некоторым трудом. «Всё?» - спросил он. Да, это оказалось необходимо, потому что когда зачинщики начали, остальные примкнули к ним, вооружённые кухонными ножами, лопатами, серпами и ещё Бог весть чем. Даже старики, женщины и малые дети? Ну, вы же знаете, как это бывает. Увидев, как режут их товарищей, мои люди потеряли самообладание. Хотя уничтожили они не всех. Многие женщины, дети и старики сбежали. У нас просто не было достаточно времени на тщательные поиски, чтобы поймать их всех. Именно поэтому мы и спалили деревню, чтобы они не смогли туда вернуться. А их вожак, этот Мамикон, скрылся с вооружённой бандой. Их следует поймать, пока они не набрались сил. Именно поэтому я здесь. Я прошу вашего содействия в выделении мне дополнительных людей и вооружения.

Комендант был озадачен.

- В Гемерек вы уже не успеете вовремя...

- Значит вы рассматриваете возможность отменить мою миссию?

- Я не уверен в этом. Ваши потери составили восемнадцать процентов. - Комендант уставился на столешницу.

- Нас атаковали превосходящие...

- Превосходящие? Ничего себе! Насколько состоятельны могут быть необученные крестьяне против наших людей?

- Фактор внезапности, господин. Мы не ожидали...

- Хватит болтать! Вы всё глубже погружаетесь в воловье дерьмо. В писании сказано – берёт верх тот, кто подготовлен. И вы хотите, чтобы я поверил, что вас застала врасплох превосходящая воинская сила?

Таллал облизнул тонкие губы. Он не ожидал подобного отношения со стороны невежественного полковника. Видимо этот щеголеватый коротышка прошлой ночью прозевал аппетитную задницу.

- Я просто прошу вас поверить, что возможность атаки неприятелем никак не предусматривалась.

- Какова была численность противника?

- По нашим прикидкам - около сотни.

- Скольких из них вы уложили?

- Около двадцати, двадцати пяти.

- Так вы не знаете?

Комендант понимал, что загнал Таллала в тупик. Продолжать разговор не имело смысла.

- Я предпишу передать под вашу команду пятнадцать жандармов и восполнить утерянное вооружение. И ещё, зарубите на кончике вашего шлема – постарайтесь не убивать каждого встречного армянина. Оставьте парочку-другую ради приличия. Свободны.

Скомканно отдав честь и повернувшись спиной, Таллал злорадно ухмыльнулся. Этот подлиза комендант и не ведал, о чём говорил.

После пятичасового ожидания решения вопроса у телеграфного аппарата новый приказ предписывал: примкнуть к армейскому подразделению у Гурина и оказать содействие в этапировании ссыльных армян в Алеппо. Далее его подразделению следовало выследить Мамикона и его банду. Тем временем, ещё одно кавалерийское соединение будет откреплено от дивизии, направляющейся в Ван, с заданием попытать счастья в предгорьях на предмет поимки армянской банды.

- Этот армянин поставил себя вне закона, и он опасен. Он преступил границы приличия и законности и должен заплатить за это, - объявил комендант. За голову Мамикона, живого или мёртвого, назначили выкуп в 5000 лир и отпечатали соответствующие листовки. Не считая выдающегося роста, описание разыскиваемого – чёрные волосы, карие глаза, густые усы и, вероятно, борода, никуда не годилось. Под него попадали многие мужчины Анатолийской равнины, будь то турки, курды или армяне.

Засада на дороге и освобождение пленных армянок могли серьёзно подмочить репутацию Таллала. Но служивые его роты замалчивали этот инцидент – ведь последствия сказались бы и на них, – так что поутру его положение было ничем не хуже, чем при выходе из отцовского кабинета. Теперь он был в гармонии с действительностью. Он провёл ночь в компании двух проституток, одна была армянкой, другая – египтянкой. Их услуги оставили его полностью обмякшим, и он проспал до утра, как обкуренный. Нет, Мамикон определённо не представлял никакой проблемы.

6. ТРУДНОСТИ

Под конец четвёртого дня пешего перехода их маленькая группа достигла берега Кизыл Ирмака. Мамикон прикинул, что они были где-то в 50-и или 60-и километрах к западу от османской столицы Кесарии Гандзака, где проживало много армян. Миновав реку, им предстояло пройти ещё километров 200 по прямой, чтобы дойти до побережья у Мерсина. Это означало преодоление Тавров, горной гряды вдоль юга Турции с вершинами под три километра. Переход предстоял нелёгкий. Но сначала надо было одолеть реку. Перейти ее вброд, как вчерашнюю речку, невозможно.

- На этот раз с женщинами оставайся ты, а я пойду разведаю, - вызвался Арам.

- Ладно, Арам. Не мне тебе говорить, что надо быть начеку.

Ухмыльнувшись, Арам побежал вдоль берега вверх по течению – посмотреть, как бы им перебраться на другой берег. Он вернулся часа через два, без сил и результатов.

Теперь уже Мамикон пошёл вниз по течению, и всего через 30 метров наткнулся на лодку, в прекрасном состоянии, привязанную к дереву недалеко от берега. Мамикон юрнул в кусты и осмотрелся. Никаких признаков жизни, тропинки к берегу или очевидной причины, по которой там могла быть привязана лодка. Группа была так близко, что можно было просто подозвать их, но он на это не решился. Устроившись поудобнее, Мамикон стал ждать. Спустя примерно десять минут кусты за ним зашуршали. Метрах в четырёх от Мамикона, пугливо оглядываясь по сторонам, появились мужчина и женщина. Они были без одежды – волосы женщины свисали до бёдер грязными чёрными лохмотьями, огромные груди выглядели молодо. Мамикон был так близко, что мог разглядеть растяжки на её груди и лёгкую обвислость почти плоского живота, свидетельствовавшие о недавнем разрешении от бремени. Мужчина без одного глаза был не менее грязен. Правая глазница был пуста, верхнее веко – недавно рассечено. Они заметили Мамикона.

Женщина безучастно улыбнулась поднявшемуся на ноги армянину, не пытаясь прикрыть наготу. Мужчина в отчаянии лихорадочно искал, чем бы защититься.

- Не бойтесь, не надо бояться, - Мамикон поднял кверху обе руки. Он обратился к ним по-турецки.

- Ты нашёл моего мальчика? - Так же по-турецки спросила женщина, улыбнувшись и протянув руки к большому армянину. Мамикон посмотрел на мужчину, который нежно привлёк с себе женщину и встал перед ней.

- Пожалуйста, эффенди, как видите, мы беспомощны...

- Вижу. Что происходит? Кто вы? Где ваша одежда?

- А вы... вы – турок?

- Боже упаси! Я армянин – хай.

- Слава Богу! Может вы нам поможете. Мы тоже хай.

- Хорошо, что вы здесь делаете? Вы одни?

- Ты нашёл моего ребёночка?

- Шш, Мариам, успокойся. Мы потеряли в реке нашего трёхнедельного ребёнка, и моя жена тронулась умом. Мы...

- Погоди. Так из-за этого вы теперь без одежды в этом диком месте? И потеряли дитя в реке? Это ваша лодка там? - Мамикон запутался.

Фото: Иллюстрация: Наира Мурадян (специально для Медиамакс)

- Да... нет. Я расскажу по порядку – мы из Кесарии. На прошлой неделе в город вошли турецкие жандармы и приказали всем покинуть дома с вещами, объявив, что эта территория более небезопасна для армянского населения. Они этапировали нас на 40 километров к реке и погрузили на большие баржи для скота. Когда мы доплыли до середины реки, вооружённые жандармы заставили всех раздеться и выбросили нас в воду. Они застрелили всех, кто сопротивлялся. Ребёнок был на руках у жены. Там было много женщин с новорождёнными и малыми детьми. Были и беременные.

Мы спрыгнули с баржи, но Мариам не дала мне взять ребёнка. Не умея плавать, мы старались держаться на поверхности, поддерживая головку сыночка над водой. Вокруг все трепыхались, звали на помощь, старались достичь берега. Мы попеременно передавали ребёнка друг другу. Он громко кричал от холода и захлёбывался речной водой. - Мужчина стал плакать. Мариам продолжала улыбаться. Увидев стоическое выражение Мамикона, он подавил рыдания и продолжил:

- Поток разделил нас, и каждый думал, что ребёнок остался у другого... Варданик, бедный мой мальчик, его нет... - он снова зарыдал. Мамикон молчал.

- Силы иссякли, я готов был сдаться и уже не мог удерживаться на поверхности, когда что-то ударило меня по голове. Это была лодка, дрейфовавшая по течению, за другой борт которой зацепилась Мариам. По меньшей мере час мы провели так в воде, пока на не прибило здесь к берегу. Нам так и не удалось забраться в лодку. Осознав, что Варданик не со мной, она сошла с ума. Да, меня зовут Саркис Вардапетян. А кто вы?

- Я Мамикон, сын Макароса из Йозгат Дага. Мы теряем время, со мной тут люди. Вот, возьмите пока мою куртку. Нет, не надо отдавать куртку ей – тут в нескольких метрах у нас семнадцать женщин.

По дороге Саркис рассказал Мамикону, что очень немногие избежали участи утонуть в реке, так как турки выставили вдоль обоих берегов людей, которые пристреливали всех, кому удавалось доплыть до берега.

- Как вы потеряли глаз? Рана вроде бы свежая.

- Я умолял турок не сталкивать жену и ребёнка в реку. Не успел я закончить, как один из них скинул меня с борта, пырнув ножом в глаз.Турки обезумели. Не пойму, зачем они вдруг так возненавидели нас?

Первой увидев приближающихся, Такуи подбежала к ним, размотала свою шаль и кинула её Саркису. Мариам всё спрашивала про ребёночка, и женщины, потерявшие своих детей, снова стали рыдать. Мамикон принялся их успокаивать. Мариам пришлось туго замотать груди, чтобы облегчить боль от избытка молока, которое теперь некому было сосать.

Представив Саркиса, Мамикон объявил о находке лодки. Пока Саркиса одевали в плохо сидящую армейскую форму и приделывали повязку на глазницу, он рассказал подробности бойни.

- Нам надо дождаться темноты, чтобы переплыть реку,- сказал Мамикон. – Лодка вмещает пять человек, итого нам нужно будет сделать девять ходок, пять туда и четыре – обратно. Надо успеть до восхода луны. Кто из вас считает, что попала в турок, когда стреляли там, в расселине?

- Я знаю, что уложила троих. - Это была Аракси.

- А я уверена, что двоих, если не больше, - сказала шестнадцатилетняя Србуи, которая всего семь месяцев назад вышла замуж.

- Значит так – вы обе и ещё двое караулите с винтовками, пока я переплавляю остальных. Арам идёт с первой группой. Саркис, ты с женой в первой группе. На каждую ходку потребуется минут тридцать. А теперь – отдыхать.

Во время второй переправы лодка наткнулась на что-то, затем – ещё. Перестав грести, Мамикон поставил лодку в дрейф, вглядываясь в тёмную поверхность воды. Это были брёвна... нет... трупы, обнажённые трупы. Сотни трупов. Дав знак молчать, чтобы женщины, неровен час, не вскрикнули, Мамикон придвинул веслом один из трупов и попросил Такуи, сидевшую на корме, захватить мертвеца за волосы, чтобы отбуксировать его к берегу. Дрожа всем телом, Такуи выполнила распоряжение. Достигнув берега, Мамикон осмотрел вздувшийся труп – следов насилия на нём не оказалось. Одного взгляда на гениталии было достаточно, чтобы удостовериться - это был христианин. Мамикон подозвал Саркиса, который узнал в нём сапожника из Кесарии.

Остальные переправы превратились в сплошной кошмар - почти при каждом гребке приходилось отводить веслом в сторону голову, туловище или конечность трупа.

Мамикон облегчённо вздохнул, без происшествий переправив на тот берег последнюю группу. Что, во имя Господа, происходило? Почему всех убивали? За что?

То, что рассказали женщины из Йозгат Дага, подтвердил Вардапетян, и это давало определённое представление о произошедшем. Но объяснения этому не было, ничего конкретного, что позволило бы понять причину. Тем не менее, Мамикон уже знал, что следует предпринять. Люди, которых он сопровождал в безопасное место, нуждались в большем, чем прикрытие. Им следовало научиться хоть как-то защищать себя.

- Думаю, мы здесь проведём день или два, - объявил он. - Это место ничем не хуже других. Я научу вас всех основам самообороны и борьбы. Не хочу, чтобы вы оказались совершенно беспомощны, если со мной что-то случится.

Первый урок был посвящён самообороне без оружия:

- Самые уязвимые точки, которые делают человека беспомощным, это глаза, нос, горло, живот и промежность. Кто-нибудь знает, что является вашим лучшим оружием? Это – ноги. Арам, отруби сук с рогатиной.

Мамикон обработал рогатину, воткнув в землю перевёрнутым «У» где-то в метре от поверхности. Затем попросил каждую из женщин попрактиковаться в сильном ударе ногой по развилке, причём не стопой, а лодыжкой, заметив, что промахнуться невозможно, так как внутренняя сторона бедра у цели сама наведёт куда надо. В ближнем бою можно пользоваться коленом. Он предупредил, что удар должен достичь успеха с первого раза, потому что второй возможности может не представиться.

- Мужчина будет беспомощен по меньшей мере минуту, если сможете поддать как надо. Удар должен быть резким, сильным и неожиданным.

Живот – следующая цель ваших ног. Если вы упали и уже на спине, забудьте о промежности. Подтяните оба колена к груди, плотно прижав голени к бёдрам, как бы призывая его покрыть вас – не надо ужасаться, всё и так ужасно. Когда он будет достаточно близко, сильно напрягите плечи и врежьте пятками в живот. Это выбьет из него воздух и, если повезёт, сотрясёт сердце.

Лицо и горло доставайте руками. Если его руки заняты вами, ждите до последнего и воткните пальцы ему в глаза. Царапать не надо, просто жмите до упора твёрдыми, как зубья вил, пальцами. Если сможете отвести руку, и его горло будет доступным, не стоит пытаться душить – у вас на это нет ни сил, ни времени. Как можно сильней ударьте в кадык. Резко. Таким ударом можно сокрушить гортань, и он не сможет больше дышать. Другой способ отвратить от вас – это резко двинуть нижней частью ладони вверх по носу и сломать его.

Если ничего из этого не удастся, и он уже хватает вас, дайте ему это сделать. Но тут же ухватите его за затылок или туловище и откиньтесь назад, используя его натиск. При этом подберите ноги – скорей всего он упадёт на вас, но ваши согнутые колени дадут вам возможность отбросить его.

Это были основы. А теперь будем отрабатывать технику, сначала медленно, чтобы вы почувствовали, какие усилия надо приложить и как сохранять равновесие. От занятий пока освобождаются госпожа Вардапетян и Аракси.

Сначала было трудно и почти забавно. Мамикона разочаровало их непонимание того, что означала жестокая сила. Что подразумевал «сильный удар», они восприняли только после того, как он не понарошку шлёпнул некоторых по руке или плечу.

К закату женщины были измождены, хоть и улыбались. Мамикон сказал, что эти занятия впредь будут постоянными и что следующий день посвящается вооружённой борьбе.

Наутро группа была восприимчивей, не в силах оторвать глаз от сверкающего клинка в руках Мамикона, который учил их, как отбиваться от нападающего с ножом.

- Если нож нацелен на вас, хватайте нападающего за запястье или руку и воспользуйтесь его весом и напором, чтобы отстранить себя, свою шею и грудь, с пути клинка. Не стоит задумываться о порезах на руках. Это пустяк по сравнению с раной шеи или грудной клетки. Если нож прижали к шее, бросьте всё и замрите. Это – мгновенная смерть, так что делайте всё, как скажут... если, конечно, они не задумали прикончить вас на месте.

Мамикон занял с ножом атакующую позицию, и сначала женщины по очереди стали захватывать его запястье двумя руками, затем правой отталкиваясь в сторону. Он подчеркнул, что для ухода от острия ножа слишком большого размаха не требуется. Никогда не пытайтесь остановить удар ножом сверху вниз. У вас не хватит сил, предупредил он.

К закату женщины были измотаны, хотя на этот раз настроение в группе было угрюмым. Ни одна не была уверена, что сможет избежать атаки с ножом.

На третий день он обучил женщин обращению с маузером при залповом и одиночном огне. Первым делом он показал им, как правильно пристроить приклад к плечу. После засады в расселине, где они ненадолго побыли стрелками, у многих ныли плечи. Четырём женщинам Мамикон раздал пистолеты – при малом росте их руки были недостаточно длинными, чтобы обращаться с винтовкой как надо. Чтобы не привлекать ненужного внимания, стреляли понарошку, без патронов, но женщины многому научились. В своё время, вымуштровав множество рекрутов в армии, Мамикон пришёл к заключению, что у женщин лучше, чем у мужчин, сопрягались руки с глазами.

Он не сомневался, что эти женщины могли бы усвоить многонедельную подготовку, под конец отлично проявив себя, но на это не былоо времени, которого оставалось только на суровый бросок к южному побережью, уповая лишь на везение да расположение Всевышнего.

На четвёртый день после переправы группа Мамикона вступила в предгорья Тавра, одолев за два дня всего 80 километров. В гористой местности им стало попадаться всё больше встречных. Мамикон живо разделал небольшую банду курдских головорезов,

слетевшихся на него, полагая, что он один. Пятерых он уложил беглым огнём из маузера, а когда подоспели Арам и остальные, выглядевшие, как армейский взвод, курды бросились врассыпную.

Затем была рукопашная с тремя турками, вероятно решившими, что одному против трёх не устоять. Мамикон боролся с двумя, один из которых, почти его комплекции, умело орудовал ножом у его горла. Порвав глотку у третьего с пистолетом, Аслан набросился на двоих, одолевающих хозяина. Его бросок наткнулся на остриё длинного кинжала, но прежде он достал-таки лапами и выколол глаза своему убийце.

Мамикон рыдал, хороня Аслана. Арам видел его плачущим всего во второй раз. Впервые он заплакал, когда хоронил жену с семьёй.

Фото: Иллюстрация: Наира Мурадян (специально для Медиамакс)

Боевой клич Мамикона всегда был на турецком. Он совсем не говорил по-армянски - обычное дело в армянских деревнях центральной Турции. Турецкий быт откровенно господствовал в маленьких армянских общинах, окружённых турецкими посёлками и деревнями. Он немного знал классический армянский, язык апостольских церковных обрядов, но язык этот имел столь же общего с обиходным армянским, как латынь с итальянским.

В группе изгнанниц, которой он руководил, тоже никто не говорил по-армянски, хотя все они были армянками и христианками. В течение веков армяне, жившие в

преимущественно турецких районах, постепенно утеряли свой язык, переняв речь своих давних завоевателей. Хотя их турецкий был сродни странной помеси французского с английским, на котором изъясняются канадские французы провинции Квебек. Деревня же Мамикона, или гюх, была настолько пронизана турецким доминированием, что её жители идеально владели языком, почище самих турок.

У них заканчивались основные припасы - соль, хлеб и рис, и Мамикон решил пополнить их в первой же попавшейся деревне. Набрав самые простенькие кольца из заначек женщин, он стал ждать случая. К полудню следующего дня он приметил скопление примерно шестидесяти домов далеко внизу в зелёной равнине, окружённой пастбищами. Мамикон наказал Араму продолжать движение на юг, хоронясь среди чахлых деревьев и альпийских кустарников. Он их нагонит. Сложив всё оружие, кроме обычного для мужчин в этих местах короткого кинжала, он попросил женщин одолжить ему подходя-щую для тюрбана нижнюю юбку. С тюрбаном на голове, в жилете из шкуры барашка и чёрной шерстяной рубашке сдлинными рукавами, чёрных штанах с заправленными в чёрные

башмаки брючинами, он по виду вполне соответствовал любому турку или курду в Ма-лой Азии.

Спустя полчаса он уже был в пределах окрика от деревни, помахав рукой и прокричав приветствие чабану по дороге. Войдя в деревню, он услышал лёгкий скрип ставень на окнах – народ выглядывал посмотреть на высокого чужака. Подбежали дети, стали хватать его за штанины и смеяться. Мамикон спросил, где тут у них лавка и печь, где женщины выпекают хлеб. Маленький мальчик с беззубой улыбкой указал вверх по единственной ухабистой улице. Двое мужчин, сидевших у одноэтажного домика, поднялись навстречу Мамикону.

- Гюнайдын, бей.

- И вам доброго дня. Не скажете, где можно купить хлеба, немного соли и, может быть, рис?

Мужчины кивнули, и тот, кто постарше, лет пятидесяти, сказал: - Наш торговец во-он там, он вас обслужит, - указав на более крупное строение за майданом. - Чем можем помочь? - Вопрос был на засыпку, разузнать побольше о высоком страннике.

- Спасибо, не надо. Я просто отоварюсь и пойду своей дорогой.

Подойдя к дому, Мамикон вошёл в открытую дверь, оказавшись в типичном ларьке. Мешки разных злаков, сушёных бобов, горошка, коробки и жестянки консервированной всячины, пастилы из высушенной на солнце кашицы яблок и груш, абрикосы, финики, изюм. Пахло луком и чесноком, вперемешку с тмином. Торговец с семьёй видимо проживали в задней части строения. Мамикон уже вытаскивал кисет c безделушками, чтобы расплатиться, когда кто-то зашёл в ларёк за его спиной.

- Эй, ты! Повернись, чтобы я тебя видел.

Мигом развернувшись на повелительный голос, Мамикон широко улыбнулся, увидев баш чавуша, старшего сержанта турецкой армии.

Мамикона вывели на яркое солнце, где стоял отряд регулярной кавалерии. Неплохо выглядят, подумалось ему – с прямой посадкой в седле, с калпаками, плоскими бескозырками - на головах и короткими жёлтыми ленточками, развевающимися на остриях пик. За плечами у них были винтовки, а на ремнях – сабли. Строй сувари, по двое в ряд, тянулся за окраину деревни.

- Кто ты? - Вопрос задал офицер на сером коне, с красным мохеровым позументом на бескозырке. Его ухоженное молодое лицо немного портили оспины.

Прижав правую руку к сердцу и слегка поклонившись, Мамикон ответил: - О могущественный, я сын Мустафы – терзи небольшой деревни у Йозгата. Да удостоитесь вы милости Магомеда, господа нашего. - На службе в армии он был свидетелем того, как крестьяне в подобных обстоятельствах отвечали с таким же, если не большим, угодничеством.

- Как зовут и что ты делаешь в этих местах? - Вопрос был вполне уместен, ведь Мамикон находился за 100 километров от места, откуда якобы пришёл. Жители небольших анатолийских деревень не были склонны к путешествиям, а сын скорняка - тем паче.

- Меня зовут Исмаил, ваше великолепие. Направляюсь я в великий город Адану, где надеюсь приобрести банки для нашего деревенского лекаря, чтобы он приложил их к моей матери. Его банки разбились, и нам сказали, что их можно достать только в Константинополе или Адане.

- Медицинские банки! Мамикону пришлось быстро сориентироваться. Доктора и лекари назначали их, когда пациент жаловался на недомогание в спине или груди. Смазанные жиром свечные фитили укладывались в форме готовящейся ужалить кобры, выступающая на два дюйма шейка поджигалась, и шесть или восемь таких фитилей расставлялись на спине, груди или животе. На них наворачивались банки, пламя сжигало в них кислород, и плоть всасывалась где-то на полдюйма. Полагалось, что таким образом из больного высасывалась отрава или что-то ещё, причинявшее недомогание.

Офицер поразмыслил над ответом Мамикона.

- А что ты делаешь здесь?

- Ко мне пристали разбойники, албей. Они отняли все мои припасы, оставив только ножик. Думали, что две монетки - это всё, что я имею. К счастью они не нашли узелок, которым я должен был расплатиться за банки. Какая жалось, что я не встретил вас вчера, когда меня грабили…

- Как выглядели эти разбойники?

- Их было девять, албей, они говорили на непонятном мне языке. - Мамикон подумал, что лучше будет не распознать чин капитана по знакам отличия.

- Я не полковник, я – юз баш. Не по-армянски ли они говорили?

- Нет, ваше благородие… то есть – капитан. Мне в Йозгате иногда попадались эти гяуры, так что я бы признал их дурацкий язык.

Офицер обменялся взглядами со стоявшим рядом ярбеем.

- А их предводитель, он был твоего роста?

- Нет, господин. Он был ростом примерно с вашего чавуша,  того, что вывел меня сюда.

- Мы ищем человека примерно твоего роста или выше. С ним мужчина помоложе и ещё пёс, они бродят по округе с гаремом потаскух.

- С га… гаремом… потаскух?

Грозно глянув на Мамикона, офицер разразился длинной тирадой, закончившейся лающей командой. Мамикон тупо смотрел на него, явно ничего не понимая.

- Это был армянский, болван. Я сказал, что твоя мать – заразная шлюха, сам ты появился от сношения отца с ослицей, и приказал тебе облобызать мой натёртый седлом зад.

Притворно возмутившись, Мамикон слабо улыбнулся, так как всё отделение взорвалось громким хохотом.

Всё ещё ухмыляясь от восторженной реакции своих людей, офицер спешился и медленно направился к Мамикону. Наступила гнетущая тишина – перед длинной линейкой кавалерии элегантный офицер подходил к высокому, немного согбенному крестьянину с гор, рядом, не отводя глаз от великана, стоял сержант, да ещё несколько отчаянно любопытных из деревенских глазели с безопасного расстояния.

- Ты меня не убедил, здоровяк. - Глаза капитана сощурились.

Мамикон забыл о необходимости подобострастия. Выпрямившись, он устремил взгляд на капитана, стерев с лица улыбку:

- Воистину написано – доверяй чувствам своим, коли разум не внемлет словам.

- В Книге Возмездия также написано, что смерть разрешит все сомнения.

- Это для вас слишком простое решение, ваше благородие... - Мамикон стал уже думать, что вряд ли выкрутится живым. - ...но тогда мне, по-видимому, не удастся завершить дела в Адане.

- Здоровяк, мне что-то не верится, что ты тот, за кого себя выдаёшь. Ты вполне сойдёшь за армянина, которого мы ищем. Ведь армяне по природе своей коварны и лживы. Ты можешь быть ястребом, притворяющимся вороной.

Пока Мамикон думал, что ответить, сержант обратился к капитану за разрешением говорить. Получив добро, чавуш подошёл и прошептал что-то на ухо капитану. Тот закивал и обратился к Мамикону.

- Ты утверждаешь, что являешься истинным турком и, следовательно, мусульманином. Ты, безусловно, можешь это доказать?

- Доказать? Я же сказал, кто я, но вы не поверили. Как я могу что-то доказать, если уповаю только на своё слово?

- Ещё как сможешь, здоровяк. По достижении пяти лет всех нас подвергают обрезанию. А неверных христиан – нет. Как насчёт тебя?

- Слава аллаху, если это то доказательство, что вам нужно. Да, я был подвергнут обрезанию.

- Покажи.

- Слова истинного верующего должно быть достаточно среди верующих, мой господин. Араб Бен Ахмед, обрядовый цирюльник в Йозгате, исполнил ритуал. Этого достаточно?

- Покажи.

Так как опасность миновала, Мамикон решил играть до конца. Бен Ахмед и впрямь выполнил обрезание когда ему было три года. Мать тогда заметила, что он мочился брызгами, она с трудом отводила крайнюю плоть, чтобы помыть его. Когда мальчик стал раздражительным (он никогда не плакал), она обнаружила, что эрекции причиняли ему нестерпимую боль. Решили отвести его к туркам, у которых обрезание было обычным делом. Отец отвёз мальчика в Йозгат, где Бен Ахмед лишил его полоски плоти, причинив сильную боль. Цирюльник не взял денег за услугу, потому что мальчик не плакал. Признак того, что он станет великим воином, сказал араб. Братья в детстве всё время

дразнили его по поводу Бен Ахмеда. И только острастка отца удерживала их от того, чтобы прозвать его «турком». Мамикон не шелохнулся, чтобы выполнить приказ капитана.

Сержант и соладт скрутили армянину руки. Когда капитан выхватил короткую саблю сержанта, Мамикону показалось, что всё кончено, так как острие было направлено ему прямо в живот. Одним искусным махом ремень на штанах был разрезан, и они

соскользнули. Нижнее бельё было причудой городских, так что его хозяйство тут же оказалось выставленным на обозрение.

- Я рад, что ты из наших, Исмаил, - сказал он, впервые назвав Мамикона по имени, которым тот представился. - Зачем ты артачился по такой мелочи? - Юзбаш и все остальные ухмылялись.

- Раздеваться перед женщиной ради утехи – необходимое удовольствие, мой господин. Но раздеваться перед целым отрядом мужиков?

- Застенчивость чуть не отправила тебя в рай прежде времени. Давай, подтяни штаны и иди. Аллах с тобой.

- Аллах ишмарладык! - в тон ему ответил Мамикон в поклоне, придерживая штаны и пятясь, пробормотав под нос: - Встретимся в аду. - Он опасался, что капитан проверит его покупки. Количество снеди выдало бы его. Зайдя в ларёк, он нашёл верёвку подвязать штаны, расплатился за провизию и попросил чашечку кофе – убить немного времени.

Лавочник с радостью его ублажил. У него нечасто делали такие большие покупки, к тому же представлялась приятная возможность получить вести из других провинций. Ему было невдомёк, что Мамикон затягивал беседу, лишь бы турецкий отряд не заметил направления, в котором он удалится.

Он добрался до группы до наступления темноты, Арам приветствовал его.

- Что там произошло, брат?

- Ничего особенного, Арам.

- Зачем ты поменял ремень на штанах?

- У тебя орлиный взор. Это хорошо. - Не вдаваясь в подробности, он рассказал Араму, как турки пытались сбить его с толку, чтобы он заговорил по-армянски, а потом проверяли, истинный ли он мусульманин.

- Святой Григорий хранил тебя, брат мой. - Это всё, что мог сказать Арам, хотя у него скопилась тысяча вопросов к неразговорчивому брату.

На самом деле Арам уже испытывал определённую обиду. Брат уделял ему не больше внимания, чем всем женщинам. Он же относился к брату с таким же отстранённым почтением и заботой, как если бы их всех там вообще не было. Их отношения незаметно сместились от добродушных братских к тому, что больше походило на связь отца и сына.

Девятнадцатилетний парень стал свидетелем такого, чего не мог себе представить даже в самых диких подростковых фантазиях. Он видел, как этим занимались животные на скотном дворе, но не люди. Он никогда не видел женской груди, разве что – щиколотку или голень, когда женщина нагибалась во время уборки. Теперь же он стал свидетелем двух изнасилований – ну, почти двух, и никак не мог преодолеть их пугающую притягательность. Его жёг стыд из-за того, что он не в состоянии был отвести глаза от происходившего. Когда солдат брал Аракси, Арам посмотрел на остальных женщин – некоторые из них тоже подглядывали. Им всем довелось познать глубоко унижающее чувство, которое испытываешь, когда к тебе относятся как к обезличенному куску плоти.

Они видели вещи, которых не могли даже вообразить в своей невинности, стали участниками деяний, от которых некоторые из них потеряли рассудок. И при всём этом они не могли удержаться от подглядывания… и я, упаси Господи, туда же! Ночами, когда им казалось, что он спит, некоторых из женщин прорывало. Причиной смерти Ракел было то, что солдаты не сумели проникнуть в неё, до того она была миниатюрной и тугой, поэтому они расширили просвет рукояткой сабли. Женщины всё ещё содрогались, вспоминая дикие крики Ракел от боли. После того, как в неё опустошились пятеро или шестеро, они сложили её вдвое и удерживали так до тех пор, пока ещё одна свора изверглась ей в задний проход. Женщин, которых они взяли с собой, солдаты не насиловали группами. Любой мог воспользоваться одной или двумя из них в своё удовольствие.

Арам узнал о половых отношениях больше, чем мог себе представить. Турки свернули шею одному мальчику, девяти или десяти лет, потому что он безустанно ревел до, во время и после подчинения. Арам не мог поверить в то, что ему приходилось слышать, и он не смел расспрашивать из боязни, что лишится возможности подслушивать.

Больше всего его озадачивали слова о том, что приходилось брать в рот, да ещё и что-то проглатывать. Женщины реагировали на это с крайним омерзением, ссылаясь в разговорах на ужасающую вонь, струпья, язвы и скверну. Всё это произносилось приглушённым шёпотом, как если бы они хотели сравнить ощущения, чтобы удостовериться, что не были одиноки в чувствах отчаяния, отвращения и унижения.

Арам запал на девушку, которая, казалось, была на поколение старше него. Ануш было не больше пятнадцати, когда она целых пять месяцев побыла новобрачной перед тем, как всё кончилось. Сначала он заметил её глаза. Большие, круглые, карие глаза, в которых иногда, очень редко, мелькала искра. Однажды, когда они устало тащились по тропе, он увидел, как она всхлипывает себе под нос, и инстинктивно обвил ей плечо рукой. То, как она отпрянула в ужасе и отвращении от этого прикосновения, глубоко потрясло его. Это, возможно, шокировало и её саму, хотя она ничего не сказала. На следующем привале она подошла туда, где сидел он, рассматривая тропу, кивнула и легонько тронула его за пле-чо, прежде чем отвернуться и отойти. Арам тогда осознал, что все взгляды в лагере были направлены в его – и её, – сторону, и решил в дальнейшем держаться от неё подальше.

Однако ему не удалось придерживаться своего решения. Проснувшись на следующее утро, он обнаружил возле себя свернувшуюся калачиком Ануш, с одной рукой на его груди. Он осторожно выскользнул из-под её руки, чтобы не разбудить. Но вся группа это видела. Пожав плечами, он присоединился к брату, который ничего не сказал. Когда они снова столкнулись днём, сменяя позиции на марше, Мамикон остановил брата.

Фото: Иллюстрация: Наира Мурадян (специально для Медиамакс)

- Знаю, что ты не ищешь общения с нею, но эти женщины – не для нас.

- Я не ищу женщину, ни одну, брат мой.

- Я не утверждаю, что это так. Но есть вещи, которые просто случаются. Сейчас не время для чего-либо, кроме сдержанности и выживания.

- Брат, я не отгоню её, если она захочет быть рядом. Я… сам хочу быть с ней рядом, это я знаю.

- Именно об этом я и говорю. Ты должен противиться желанию быть рядом с ней. Она… они все… как раненные лани. Им нужно безопасное место, чтобы зализать раны. Мы с тобой запросто можем приютить их. Но это будет не по-людски, брат.

- Не надо поучать меня, брат мой. - Арам сам поразился тому, как разговаривает со старшим братом. Мамикон улыбнулся, кивнув.

- Вот оно – происходит. Ты можешь подраться со мной из-за любви женщины, которая сама не сознаёт сейчас, что делает. Я должен защитить тебя, и её, от дурных последствий такой связи.

- Защитить меня? О чём ты говоришь, ради Бога?

- Арам, ты много чего видел… слишком много для юноши, который только собирается взвалить на себя ответственность этой жизни. Хотя, без сомнения, ты уже вошёл в мир мужчин. Этот мир отличается от того, в котором ты пребывал всего месяц назад. Тебя ничему не учили про мир женщин, потому что в этом не было необходимости. К сожалению, ты учишься этому самым страшным путём. У меня для тебя единственный настоятельный совет: возбуждение в паху при виде женщины следует сдерживать.

Кинув негодующий взгляд на брата, Арам горделиво удалился. Боже мой, старший братец оказался ещё большим занудой, чем отец!

Как оказалось, противостояние было излишним. После всех ужасов, пережитых вместе, среди женщин образовалась крепкая дружба, и они никогда не теряли друг друга из виду. Араму не представилось возможности побыть наедине с Ануш больше, чем требовалось для того, чтобы пожелать доброго утра или спокойной ночи.

Дни, проведённые Мамиконом в молодости в охоте за дичью, оказались весьма кстати, когда он сам превратился в предмет охоты. Как-то раз, проходя по узкому уступу между отвесными скалами и глубоким ущельем, он что-то услышал спереди. Наказав Араму затаиться с женщинами среди скал, пока он не подаст голоса, Мамикон прошёл ещё 100 метров вверх по тропе и, спрятавшись за крупным валуном, стал ждать. Ничего. Через пять минут Мамикон вышел из укрытия и чуть не столкнулся с двумя фигурами в тюрбанах, слегка согнувшимися над тропой в поисках следов того, что произвело звуки, которые эта пара явно слышала несколько минут назад.

Все трое мигом встали в боевую стойку. Мамикон выхватил ятаган, а двое напротив, не отводя от него глаз, – зловещие длинные ножи. Молчание нарушил тот, у которого правая скула была обезображена уродливым шрамом.

- Ты вроде как напрашиваешься на драку, здоровяк. - Его напарник стал заходить сбоку.

- В такой глуши вряд ли кидаются с распростёртыми объятиями.

- Мы – мирные путники.

- Хоть и выглядите не миролюбивей диких псов. Коли это так, идите своей дорогой, а я пойду своей.

- Так и сделаем, но сначала – что там у тебя в котомках?

- Ну да, типичный вопрос мирных путников. - Мамикон с ухмылкой стал целенаправленно отводить ятаган влево. - У меня только то, что может обнаружить окровавленная сталь.

Приглашение было принято. Шрам атаковал Мамикона, как это сделал бы итальянский фехтовальщик, проведя выпад вперёд и вниз, опершись левой рукой о землю и выбросив правую с клинком к груди противника. Оказавшись слева от Мамикона, его подельник одновременно со свистом рубанул в сторону его головы.

Отпрянув, чтобы избежать острия снизу, Мамикон резкой дугой отвёл ятаган назад и вверх к левому уху, чтобы парировать убийственный удар по шее. За громким лязгом столкнувшихся клинков последовал пронзительный вопль нападавшего, ощутившего жало ятагана, – ведь после парирования тот оказался в идеальной позиции, чтобы обрушиться на его правое плечо возле шеи. Шрам сделал новый выпад со стороны утёса, направив палаш на гиганта, внимание которого судя по всему было занято извлечением ятагана из лопатки жертвы. Мамикон заметил отблеск тяжёлой стали, надвигающейся на него.

Развернувшись, как тореадор, пируэтом, он захватил ладонями середину клинка, когда тот блеснул мимо его живота, и мощно поддал в том же направлении. Импульс выпада, в совокупности с тем, как он дёрнул лезвие, выбросили тело нападавшего за край тропы, вниз по скалистому склону. Дикий, протяжный крик ужаса резко оборвался далеко внизу, когда тот приземлился шеей о камень.

Одним хищником меньше, подумал Мамикон, покачав головой. Он повернулся посмотреть на тяжелораненного. У него помутнели глаза, из глубокого разреза возле шеи била кровь. Может, стоило его застрелить? Ведь всё равно умрёт...

У него, видимо, было медвежье сердце, подумалось Мамикону много позже, потому что в то же мгновенье на него оказался нацелен однозарядный дерринджер. Который так и не выстрелил. Неподалёку рявкнула винтовка, и лицо раненного расплылось в кровавом месиве костей.

Мамикон помахал Араму вниз по тропе, где его брат только опускал свой маузер. Арам подбежал вприпрыжку, ведя за собой женщин.

- Ты во второй раз спасаешь мне жизнь, брат мой. - Он похлопал сияющего Арама по плечу.

Столкнув труп с дороги, они зашагали дальше.

Спустя три дня, когда группа изгнанников пробиралась вверх по крутому и узкому ущелью, их нагнала кавалерия турок. Мамикон следил за приближающимися всадниками. Рельеф местности был на руку преследуемым – кавалерийская тактика тут была неуместна. Всадникам, и так следовавшим гуськом, вскоре пришлось бы спешиться и опасливо вести коней за узду вверх по крутому ущелью с каменистым дном, покрытым глубокой паводковой жижей. Здесь с трудом пробрался бы даже горный козёл.

- Продолжай вести их, - прошептал Мамикон брату так, чтобы не услышали женщины. -. А этих я остановлю, если получится, прямо здесь. Передай мне два полных патронташа и уходи, брат мой.

Возражения Арама, который хотел остаться, ни к чему не привели.

- Ты должен быть с девушками. Что с ними станет, если нас обоих убьют? Так что давай, иди. Я справлюсь, - сказал Мамикон, похлопав по винтовке. Они пожали руки, у молодого на глаза навернулись слёзы, широкую белозубую улыбку старшего подчёркивали огромные пышные усы.

Мамикон занял самую выгодную позицию – у небольшого изгиба ущелья, где оно сужалось до того, что пройти могла только одна лошадь. Не зря он был отличником в военной академии Харбийе. Это был классический расклад: одиночка противостоял целой армии, в данном случае – пятидесяти всадникам.

Оперев маузер о скалу, Мамикон сложил у винтовки шесть обойм, проверил, все ли каморы в револьвере заряжены, пересчитал самодельные стрелы с железными наконечниками – двадцать две, – опустил с плеча роговой лук и сел ждать.

Через десять минут послышался цокот, и в двухстах метрах внизу показался передовой турок – спотыкаясь и скользя, он вёл коня за узду. Его винтовка была закинута за спину, пика болталась в вертикальном футляре на седле, с ремня свисала сабля.

Он умер, не проронив ни звука, упав со стрелой Мамикона в груди. Конь остановился, как вкопанный, с уздечкой всё ещё в руке у мертвеца.

- Эй, лодырь, вставай... - выглянув из-за коня, всего и успел сказать второй солдат прежде, чем стрела пронзила ему голову.

Мамикон зарычал от досады - лошади перегораживали линию огня. Для турок они тоже были препятствием, и они стали действовать. Из-за лошадей выдвинулся белый платок на пике, и Мамикон узнал молодого юз баша с оспинами, капитана, который давеча разрезал его ремень в турецкой деревне.

- Кто бы ты не был, давай поговорим, - прокричал он, сделав три шага вперёд.

Мамикон высунул голову из-за укрытия. На нём не было тюрбана, который он сварганил, чтобы зайти в деревню, но капитан узнал его.

- Это... ты, Исмаил, сын скорняка!

- Нет, эффенди, - кузнеца Макароса из Йозгат Дага!

- Так ты тот беглец, объявленный вне закона.

- Чего тебе надо?

- Поговорить.

- Говори.

- Сдавайся. У тебя нет шансов. С тобой обойдутся по справедливости.

- Возможно, вплоть до виселицы.

- Как хочешь. Мои люди всех вас перебьют.

Мамикон не ответил. Его внимание привлекло оживление в середине колонны, где высвобождали пространство для чего-то. В шестистах метрах от него солдаты передавали по цепочке тяжёлые предметы с вьючных мулов в конце колонны.

- Ты меня слышишь?

Армянин был слишком поглощён суетой за спиной капитана, чтобы обратить на него внимание. Будь я проклят, подумал он. Это же... это Ballongeschutz, зенитная пушка Круппа. Немцы применяли её, чтобы сбивать французские наблюдательные аэростаты при осаде Парижа в 1871 году. В академии он присутствовал при демонстрации её модели, усовершенствованной под миномёт. Теперь её дуло уже дотащили до позиции, к которой подгоняли и укороченный до двух метров лафет. Мамикон хорошо помнил инст-рукции германского офицера в академии. Пушка стреляла трёхкилограммовыми гранатами, которые разрывались на расстоянии свыше 600 метров.

Фото: Иллюстрация: Наира Мурадян (специально для Медиамакс)

Он прикинул, что её нацелят поверх его головы, чтобы получить нужную траекторию. Зная, что из кавалеристов получались никудышные артиллеристы, Мамикон решил выждать.

Зарядив снаряд с казённой части, пушкарь повертел ворот, чтобы поднять дуло, присел на корточки, прижался плечом к ложе, прицелился и выстрелил.

За громом выстрела последовал разрыв снаряда далеко справа. Заново проделав все манипуляции над орудием, напоминавшим телескоп, пушкарь произвёл второй выстрел. На этот раз снаряд взорвался слева, но уже ближе к расщелине. Мамикона даже осыпало сланцевой крошкой.

Гмм. Пушкарю может повезти. Пора поставить этому конец... та-ак: дальность 600 метров, прицеливаемся, выжимаем спусковой крючок... бах!

Пуля из маузера вонзилась в пушкаря в то мгновенье, когда тот отпускал курок – он свалился набок, потянув за собой дуло зенитки.

Снаряд врезался в скалу в двух метрах от лафета, взорвавшись с оглушительным грохотом, что вызвало цепную реакцию:

– прямое попадание вырвало громадные куски породы из скалы;

– огромное облако серой пыли накрыло место действия;

– пять лошадей и семеро солдат оказались погребены под тоннами гранита;

– расщелина закупорилась обвалом в 15-и метрах вверх по движению;

– 20 лошадей, очутившиеся кверху от обвала, затоптали несколько солдат и пронеслись мимо Мамикона.

Наступившая тишина перемежалась криками и стонами павших лошадей и раненных солдат у подножия обвала.

Пропустив лошадей, Мамикон выглянул. Капитан стягивал разрозненные остатки побитого отряда, человек десять, с ног до головы покрытых серой пылью.

Мамикон понял, что дело завершится банальным отстрелом. Им придётся наступать вверх по склону, причём без прикрытия. Отступать им было некуда. Турки стали по-пластунски продвигаться к его позиции. Их было тринадцать.

Мамикон был намного выше них. На минуту закрыв глаза и поскрежетав зубами, он стал снимать их одного за другим, начиная с последнего. После пятого капитан поднялся во весь рост, широко расставил ноги и выхватил саблю из ножен, бросая вызов. Мамикон улыбнулся. Ему нравилась такая удаль: умирать, так по-мужски.

Мамикон вышел из-за укрытия с ружьём наперевес. Целую минуту оба молчали. Турок заговорил первым.

- Ты хороший стрелок.

- Меня научили соотечественники – турки.

- Зачем ты обратился против нас?

Мамикон сплюнул: - Моя страна обратилась против меня, против наших, потому что мы – не мусульмане.

- Я ничего такого не знаю. Мой приказ – задержать тебя.

- Про приказы я всё знаю... Харбийе, выпуск 1912-го. Давай перелезай через обвал и займись своими. Ты им сейчас нужен.

- Только с тобою.

- У тебя нет выбора. Уходи, или умрёшь.

Турок не сдвинулся с места.

- Ладно, капитан. Прикажи им сложить оружие и дуйте вверх по обвалу, иначе вы все – мертвецы. Я не шучу. - Мамикон поигрывал трёхкилограммовым маузером, как если бы это была хворостинка в его громадной пятерне.

Слова иссякли, оставалось действовать. Вложив саблю в ножны, капитан приказал осмотреть павших, чтобы удостовериться, что среди них не осталось живых, и отступил, минуя распростёртые тела. Дойдя до гребня обвала, он обернулся посмотреть в последний раз. Остальные семеро выживших перевалили за гребень раньше него.

- Встретимся в аду! - прокричал ему Мамикон на прощание. Отдав честь, юз баш скрылся за гребнем.

Немного выждав, Мамикон осмотрел свежую группу кандидатов на отправку в его собственный ад. Ему не хватило духа поставить на них метку. Они пали нелепо, но храбро. Подобрав своё оружие, он побежал вверх по расщелине, нагонять своих.

*****

Через два часа наступила ночь, но вскоре четвертинка луны пролила свет на тропу. Скоро Мамикон догнал лошадей. Схватив последнюю за хвост, Мамикон встряхнул его, чтобы они пришли в движение. В темноте они не оступались, и он уверенно побежал за лошадьми, держась за хвост.

Утро застало Мамикона с лошадьми на расширяющейся к низу тропе с постепенно углубляющимся каньоном с одной стороны. Арама с женщинами нигде не было видно. Нагнав и остановив всех лошадей, Мамикон расседлал их и снял уздечки, сбросив всё в каньон. Нехватало ещё, чтобы преследовавшие их турки обнаружили лошадей осёдланными и готовыми к погоне.

Он нагнал группу через час после рассвета, не заметив никаких признаков преследования. Мамикон был уверен, что юз баш неминуемо пустится им вслед. Не мог же он вернуться в часть без двух третей личного состава и доложить, что это – дело рук одного человека. К тому же – избежавшего поимки. Капитан совершенно определённо не мог себе этого позволить.

На восьмой день группа беженцев достигла железнодорожного полотна, соединяющего Константинополь с Аданой у Средиземного моря. Легче всего побережья можно было достичь, следуя по путям, но это было бы слишком опасно.

Перейдя через полотно, группа направлялась к роще, когда женщины, с печатью страха на лицах, бросились врассыпную, завидев большую колонну всадников, одетых в серпуш, желтовато-серую армейскую форму. Кроме Мариам, которая всё ещё искала утонувшего ребёнка, остальные добежали до рощи за одну-две минуты.

Если бы женщины не запаниковали, они скорей всего не привлекли бы внимания, ведь на расстоянии группа вполне сошла бы за пехоту. Но беспорядочный рывок к роще явно вызвал любопытство командира всадников, который собрался проверить, в чём дело.

Мамикон снова разделил их на два отряда стрелков.

- Не следует всем стрелять сразу. Мы имеем дело с обученными солдатами. После нашего залпа они перейдут в наступление, так как дым от стрельбы не даст вам прицелиться. Ладно, Арам, бери свои восемь стволов и идите вон туда, будете целиться в направлении большого валуна. Я с остальными отойду в эту сторону, и мы тоже будем стрелять в

сторону валуна. Это называется продольный огонь. Ни в коем случае не стреляйте, пока не прозвучит залп моей группы. Тогда сосчитайте до трёх и стреляйте. Затем на счёт «три» выстрелим мы. Так мы не станем тратить пули на одни и те же цели. Помните, надо лежать, прижавшись к земле за деревом, которое защитит вас. Обоприте винтовку на камень или сук. Что бы ни случилось, вставать нельзя. Если с испугу будете не в состоянии стрелять, попробуйте сделать несколько глубоких вдохов и вспомните, что они сделали с вашими семьями. Договорились? Вопросы есть?

- А что делать нам, с пистолетами? - это была миниатюрная Ануш.

- Вы четверо расположитесь за группой Арама. Не стреляйте, пока враг не достигнет вот этой точки, - Мамикон показал на куст зелёной колючки в тридцати метрах под линией деревьев. - Помните, пистолет надо держать двумя руками – опускаете дуло в направлении цели и нажимаете на спусковой крючок, как только видите её. Не медлите, лишь бы лучше прицелиться. Это ничего не даст, только хуже станет. Опускайте пистолет сверху вниз и стреляйте при виде цели, держите оба глаза открытыми.

- Помните, братцы... то есть – девушки... женщины... да ну его! Одним словом, помните – у вас полно патронов. Сложите обоймы кучкой за своим деревом и представьте, что мы просто упражняемся. По местам!

Мамикон расположил всех по примерно ровной линии обороны так, что дула винтовок слегка смещались к середине, где почти в четырёхстах метрах находился валун. Всё, что оказалось бы между валуном и линией деревьев, попало бы под свинцовый град справа и слева. Самое безопасное место располагалось по центру, ближе к деревьям, если бы кому-либо удалось туда добраться.

Кавалерия уже была менее чем в километре. Они пустились в лёгкий галоп и, по расчетам Мамикона, достигли бы их менее чем за две минуты. Загвоздка была в том, как заставить их атаковать.

- Делайте всё, как я говорил, - в последний раз наказал Мамикон. - Вардапетян ага, оставайтесь с Аракси в мой группе на случай, если я не вернусь. Аракси, бери на себя команду и прикажи открыть огонь, когда я подниму руку, понятно?

Она удивлённо кивнула, а Мамикон вышел из-за деревьев и направился к валуну, прижав винтовку к груди и маша рукой приближающейся кавалерии. Подойдя к громадному камню, он прислонился спиной к боку, смотрящему на наступающих, и стал ждать, пока первые из них попали в пределы досягаемости его маузера. Мигом оказавшись у плеча, винтовка выплюнула все пять пуль в обойме. Четверо всадников повалились из сёдел. Повернувшись, Мамикон побежал по прямой от всадников, которые пришпорили коней в погоне, выкрикивая непристойности. Около полусотни быстро нагоняли армянина в направлении охвата затаённых винтовок. Мельком оглянувшись, Мамикон прикинул, что основная их часть уже была в прицеле его винтовок, и поднял вверх левую руку. Из-за деревьев прогремел неровный залп, а Мамикон бросился к своим на фланге, считая в уме. На счёт «три» Арам ответил своим огнём. Разом развернувшись, всадники отступили от рощи, чтобы уйти из-под огня, пустившись вверх по железнодорожной насыпи. Позади остались три лошади и семеро ездоков, двое – ещё живыми.

Мамикон только предполагал, что могло за этим последовать. Под прикрытием насыпи кавалерия, скорее всего, разделилась бы надвое, разъехавшись на полкилометра, затем, стремительно перевалив через полотно, наступила бы с флангов, чтобы взять их в клещи.

- Все бежим назад как угорелые. Мне нужна новая линия огня, точно такая же, на этот раз они зайдут в рощу и будут искать нас там.

Все побежали назад, пока он не крикнул остановиться, снова расставив их по местам.

- Я возвращаюсь на позицию, которую мы оставили. В пеших не стрелять, пока я не вернусь и не прокричу «Йозгат», а то ненароком застрелите меня. Удачи!

Отбежав к линии деревьев, Мамикон стал ждать. Ждать долго не пришлось. Всадники неосмотрительно заехали в подлесок, по ходу увёртываясь от веток. Быстро выпустив три пули вправо и две – влево, Мамикон бросился оземь и пополз к своим. Турки открыли беспорядочный огонь, большей частью – по воображаемым целям, принимая спешившихся за противника. Чем больше всадников спешивалось, тем интенсивнее становилась стрельба. Мамикон подумал, что видимо убил их командира и лейтенанта, иначе фиаско, которому он стал свидетелем, сразу было бы пресечено, если бы вообще имело место. Кавалеристы не любят оставлять лошадей, и данный эпизод явно не был исключением. Въехав прямо в лес во фланговой атаке с двух сторон, они теперь по дурости стреляли друг в друга.

Вернувшись к своим, Мамикон помахал первому попавшемуся, который оказался пароном Вардапетяном. Группа быстро, насколько могла, отступила, оставив позади за-тухающий с каждым метром грохот перестрелки.

Внезапно перед беглянками возник турецкий сержант на чалой, в сопровождении двух рядовых. Соскочив с лошадей, они быстро открыли огонь по женщинам, стреляя почти в упор. Эти трое всадников очевидно проделали большой крюк, чтобы перехватить их. Четверо из группы пали, прежде чем остальные успели встать на колено и сбить троих мощным залпом. Замыкавший группу Мамикон прокричал приказ продолжать бег. Останавливаться не было времени – четверо павших остались лежать, где были.

Основные силы турок на месте первого столкновения явно обратили внимание на эту короткую перестрелку.

Услышав позади топот копыт, женщины стали подталкивать друг друга. Спрятаться было негде – растительности становилось всё меньше, а впереди открывался широкий луг. Единственным спасением стали бы сумерки, но до их наступления оставалось ещё как минимум полчаса.

Мамикон стал лихорадочно думать. Если турки сделали хоть какие-то выводы из стычки, то теперь они явно все спешились и вели лошадей за узду. Скорее всего, они были без офицера – ими командовал сержант. Их было примерно пятьдесят штыков, плюс-минус двадцать, в зависимости от того, какие они сами нанесли себе потери в начальной неразберихе.

Главное неудобство положения турок было в том, что они не знали, какие силы встретили их в засаде. Они определённо будут нервничать и вести себя чрезмерно ос-мотрительно и с опаской. Это подало Мамикону идею.

- Так, каждая быстро выбирает дерево и прячется за ним, если надо – боком и подальше от направления их подхода. Я иду на поиски убитого сержанта. Мне нужна его лошадь и форма. Если всё выгорит, я скоро вернусь. Если нет, Арам и Аракси попробуют довести вас до побережья. Удачи...

Когда он нашёл труп сержанта, со стороны его группы послышались выстрелы.

- Христос! Что там стряслось, чёрт побери!

Схватив впопыхах калпак мертвеца, Мамикон сорвал с него окровавленный верх и стал неуклюже натягивать на себя на бегу, перекидывая маузер из руки в руку, чтобы продеть рукава.

Он не стал тратить время на чалую – стрельба усиливалась.

Мамикон почти врезался в турка, присевшего на корточки за большим камнем и стрелявшего в направлении... Мамикон чуть не взвыл от увиденного.

По правую руку шеренга из пятнадцати солдат, прячась за деревьями и камнями, стреляла по его группе.

Полоумная Мариам слонялась под огнём, с отсутствующей улыбкой выкрикивая имя своего ребёнка.

Фото: Иллюстрация: Наира Мурадян (специально для Медиамакс)

Аракси ползком подбиралась к Мариам, в одной руке сжимая пистолет, в другой – нож.

Арам перебегал от одного дерева к другому, подбадривая женщин и делая выстрел с каждой позиции.

Перевес турок увеличивался с каждым мгновеньем по мере того, как подтягивались оставшиеся силы. Кто-то сообразил вывести турок из леса и расположить сбоку от беглецов.

Мамикон направлялся вправо к линии расположения турок. Завидев его, сидящий на корточках солдат помахал ему рукой и произвёл ещё один выстрел.

- Это ловушка, - заорал Мамикон, стараясь перекричать пальбу. - Передай баш чавушу, чтобы отступал.

Посмотрев на скрючившуюся фигуру Мамикона, рядовой заметил три кровавые дырки в форме крупноватого сержанта. - Я тяжело ранен, парень. Мятежники армяне используют этих женщин как приманку... триста армян подбираются с правого фланга... скажи пусть чавуш выведет людей, пока в этом есть смысл... - Сделав вид, что умер, Мамикон упал лицом оземь.

Рядовой схватил всё на лету. Забыв, что следует ползти, он встал и побежал к центру расположения турок.

Вверх и вниз по шеренге передались лающие команды – турки резко прекратили огонь, и через несколько минут вдали затух топот галопом удаляющихся копыт.

Мариам была цела и невредима. Турки скорей всего игнорировали явную сумасшедшую.

Аракси вскрикнула, увидев на Мамиконе окровавленную куртку, но поняв, что он невредим, крепко поцеловала его.

Арам ходил искушённым ветераном, довольно улыбаясь исходу событий.

Мамикон оставил волкам и грифам ещё троих женщин. Когда, перегруппировавшись, остальные двинулись в путь, он задержался в роще, чтобы оставить свою метку на телах кавалеристов.

Продолжение следует 18 апреля.

© 2012 перевод с английского: Арташес Эмин

Иллюстрации: Наира Мурадян (специально для Медиамакс)

Роман Джека Ашьяна «Мамикон» публикуется на сайте Mediamax.am при поддержке Государственной комиссии по координации мероприятий в рамках 100-летней годовщины геноцида армян.